Варвара Мадоши - Гексаграмма

Альфонс слегка нахмурился.

— Я предложил помочь вам. Вовсе не обязательно после этого… втыкать мне нож в сердце и еще его проворачивать.

— Это такая аместрийская идиома?

— Вроде того.

— Простите…

— Лунань опустила лицо. — Я не хотела причинять вам боль даже случайно.

— А если я расскажу Чинхе о вашей болезни? Вам разве что-то грозит? Нивэй просто отвезет вас домой. Насколько я понимаю, Чинхе не осмелится вам угрожать. Зато вы будете свободны от этого брака.

— Альфонс, — Лунань подняла на него глаза, — простите, что я говорю так прямо… Но в Аместрис это принято, я знаю. Когда я сейчас опираюсь на вашу руку, я чувствую, что могла бы опираться на нее вечно, и эта рука осталась бы так же сильна.

Теперь Альфонс не знал, что сказать.

— И когда вы предложили устроить мой побег… — Лунань вздохнула, — на какой-то момент я почти… Но это все равно уже поздно. Сбеги мы вместе, вы неизбежно полюбите меня хотя бы из жалости — а еще потому, что мы любим объекты наших благодеяний…

— Я мог бы полюбить вас, — начал Ал, — но…

— Нет, — сказала Лунань с совсем другой интонацией. — Я хотела выйти замуж, чтобы иметь шанс испытать земную любовь между мужчиной и женщиной, прежде чем уйду в мир духов. И боги даровали мне нечто еще более прекрасное: я узнала, что кроме земной любви может быть иная, прекрасная, бескорыстная, ничего не требующая от объекта любви и только дарующая. Я бесконечно благодарна вам.

Альфонс по-прежнему не мог найти слов. Щеки у него пылали, голова шла кругом. Горы впереди словно расплывались.

«Я в книжке, — тоскливо подумал он, — я в книжке или в каком-нибудь сентиментальном фильме… Эта Лунань — она правда верит в то, что говорит?..»

Альфонс вспомнил их самый первый разговор в этой комнате, три дня назад. Тогда Лунань спросила: «Знание в каком разделе алкестрии вы хотите проверить?.. Науку о земле и воде?.. Науку о людях и зверях? Науку о мыслях?»..

«А можно просто поговорить сначала? — спросил Альфонс. — Госпожа Лунань, я совсем ничего не понимаю в Сине… может быть, вы расскажете мне что-нибудь? А я расскажу вам об Аместрис…»

Сперва она поглядела на него удивленно и холодно, но постепенно оттаяла. Разговор наладился; Лунань, несмотря на свою жизнь затворницы, оказалась кладезем знаний о Сине. Ну ладно, она верит в богов и духов — странно слышать от алхимика (пусть даже восточного), но Ал встречал уже алхимиков, которые верили и в более странные идеи.

А теперь оказывается, что все это время у нее в голове бродили мысли, о которых он и понятия не имел.

Но все-таки ее хрупкость и нежность были настоящими. Болезнь тоже была настоящей — подумать только, как он раньше не замечал, что эти бледность и худоба не могут быть естественными! Он не мог не чувствовать глубокой печали.

— Ваши… сородичи из Союза Цилиня никак не могут вас вылечить? — спросил Альфонс.

— Они пытались, — безмятежно произнесла Лунань.

— Может быть, иная медицина могла…

— Моя мать тоже умерла молодой. Я была совсем маленькой, и не помню этого, но мне рассказывали, что симптомы схожие. И ее, и меня наблюдали лучшие врачи и мастера алкестрии. Иногда нужно просто смириться, чтобы не отравлять себе последние месяцы.

— Что я могу сделать для вас?

— Скажите Чинхе только свое мнение обо мне, как об алхимике, — проговорила Лунань. — Сделайте это быстро, потому что у меня не так много времени.

Ал кивнул. Он тянул время до сих пор, потому что ждал Джерсо и Зампано; но он просто не мог возразить на эту просьбу. Подождет их в Цзюхуа. Ну или что-то еще придумает.

— Я поговорю с ним сегодня же, — кивнул Альфонс.

— И вспоминайте меня без печали.

Холодными пальцами Лунань слегка пожала его руку по аместрийскому обычаю.

Альфонс собирался поговорить с Чинхе в тот же день. Он решил, что для этого достаточно передать свое пожелание слугам, но ошибся: как оказалось, не нужно было совсем ничего делать. Чинхе передал ему приглашение самостоятельно.

«Голова дракона» ожидал его в украшенной зелеными панелями просторной пустой комнате.

На одной стене здесь висела карта Сина, на другой — коллекция оружия. Прямо кабинет военачальника. Ал уже порядком поднаторел в местных обычаях, чтобы сообразить: никакой это не кабинет, а что-то вроде спортивного зала. Чинхе слегка поклонился при его появлении и указал на низкий полированный стол. Поверхность стола была девственно пуста, если не считать искусной эмалевой инкрустации и небольшого обшитого шелком продолговатого футляра.

«Указ какой-то? — подумал Альфонс. — Нет, черт, я все время забываю, что он бандит, а не государственный чиновник… Здесь и разницы-то не видно».

Ал послушно устроился напротив Чинхе, чувствуя неловкость: ему по-прежнему неудобно было сидеть, поджав ноги. Потом Чинхе сказал:

— Я хотел бы лишний раз поблагодарить вас, господин Эллек, что вы решили оказать мне помощь в столь деликатном деле. Могу ли я осведомиться, как много времени еще понадобится вам, чтобы установить, насколько госпожа Лунань сведуща в искусстве алкестрии?

— Нисколько, — Ал пожал плечами, — я уже закончил. Госпожа Лунань действительно сведуща в алкестрии и алхимии. Я бы хотел вернуться в гостиницу и подождать там возвращения моих телохранителей.

— Вы можете воспользоваться моим гостеприимством и дальше, — произнес Чинхе. — Через два дня состоится моя свадьба с Лунань; вы были бы на ней почетным гостем.

— Я предпочитаю двинуться в путь, — твердо сказал Ал. — Мне было приятно погостить у вас, но исполнение моих дел в Сине это не приблизило. Мне пора в Шэнъян.

— Не торопитесь, — Чинхе взял со стола футляр, раскрыл его и вытащил две длинные тонкие шпильки, покрытые резьбой. Ал чуть было не вздрогнул: он узнал их. Ему стоило больших усилий контролировать выражение лица; не до конца получилось.

— Кажется, мне знакома эта вещь, — сказал он.

— Да, — кивнул Чинхе. — Они были в волосах женщины, найденной мертвой в вашем гостиничном номере. Кто она?

— Ваша помощница.

— Нет, вы только сделали ее лицо похожей на лицо женщины из моего клана. Очень искусно сделали, ваше мастерство заслуживает уважение. Даже я сперва обманулся. Но эти шпильки… вы знаете, что они были сделаны монахом?

— Я еще плохо разбираюсь в ваших обычаях, — Ал пожал плечами. — Впрочем, я слышал о таком.

— Да, они были освящены в храме Тысячи Лепестков, что на горе Шуань. Мое доверенное лицо отправилось туда третьего дня, чтобы возложить шпильки обратно на алтарь. Это был мой подарок, видите ли, — Чинхе говорил все еще совершенно спокойным, обыденным тоном. — И это лицо привезло для меня послание, оставленное на алтаре. Дайлинь жива.