Александр Машошин - Сны о республике

— Добрый вечер, Дорме, — улыбнулась Рийо, привстав.

— О, Сенатор… — стушевалась та. — Извините, я не знала, что Вы здесь.

Дорме хотела удалиться, но я догнал её и предложил:

— Не уходи, посиди с нами. Падме ты сейчас точно не понадобишься, гарантирую. Так стоит ли торчать в приёмной?

— Сенатор меня не отпускала, — возразила девушка.

— Правильно, вот и побудь с гостями. Тем более, Рийо, то есть, сенатор Чучи, ещё не слышала, как божественно ты поёшь романсы.

Помощница слегка смутилась, тем не менее, было заметно, что она польщена. Несмотря на то, что Дорме в детстве училась музыке, своё пение она упорно считала любительским, хотя все хором заявляли, что голос у неё великолепный, и на любой планете, где популярны менестрели, она легко могла бы сделать карьеру. Я уж не говорю о владении инструментом. Кветарра , вроде бы, штука несложная, а и на ней некоторые исполняют мелодии настолько замысловатые, на синтезаторе не всякий повторит. Дорме была именно из тех, кто это умеет. Не то, что я, например: никогда и нигде не учился, знал только то, что пацаны в школе показывали, трень да брень, и вся музыка.

— Хорошо, посижу с вами, — согласилась Дорме. — Только за кветаррой схожу.

Романсами в тот вечер дело не ограничилось. Вейз Тентат, послушав немного, спросил Дорме, не знает ли она другие, военные песни. Оказалось, что некоторые – знала. А пару тех, которые были ей неизвестны, Вейз предложил подобрать "на месте". Его нисколько не смущало, что слух и голос у него, как у любого, кому в детстве вампа на ухо наступил. Тем интереснее было слушать потом те же мотивы в виртуозном исполнении Дорме.

— Эх, слышали бы это ребята из моей четвёрки, — вздохнул Тентат. — Годрик Латума, Квен Ипорри, Ледран Анч…

— Мы можем отправить им запись, — предложила Дорме.

— Латума совершенно оглох после того абордажа, — печально ответил капрал. — А туда, где теперь Ипорри и Анч, письма не дойдут.

— Прости, я не знала.

— Пустое. У десанта ведь как: невредимым вернулся – удача, а всё остальное – судьба.

Рийо встряхнула особым образом левую руку, и индикатор её комлинка высветил точное время.

— О, — сказала она. — Думаю, мне пора. Осока, тебя подвезти?

— Да я сама доберусь, — отмахнулась та. — Тебе ведь в другую сторону.

— То есть, поедешь на "магнитке"? — Рийо нахмурилась. — В такое время? Как видно, тебе неймётся подраться. День без потасовки – зря потраченное время?

— Ну, что ты сразу так? — Осока покосилась на меня и с неудовольствием добавила: — Далеко не всякая поездка на "магнитке" поздно вечером кончается дракой. Только если кого-то грабят или насилуют…

— А это происходит ежедневно.

— Уговорила. Но, чур, не прямо в ангар. Высадишь меня на краю площади.

— Другое дело! Алекс, а тебя подвезти?

— О, нет, вот Алекса, как раз, не надо, — ответила за меня Осока.

— Я живу здесь рядом, — объяснил я.

— В этом квартале? — уточнила Рийо.

— Нет, прямо на этом этаже, — улыбнулась Осока.

— Падме выделила для меня неиспользуемое помещение, — сказал я.

— Можно посмотреть? — попросила панторанка.

— Да, прошу, проходите.

Колоннада центрального прохода начиналась глухими проёмами с тяжёлыми портьерами в них. В следующем проёме слева находилась дверь, правый – опять-таки скрывался за портьерой. Посетители не знали, что точно такая же дверь есть и здесь.

— На той стороне всё симметрично, — пояснила подруге Осока, — так что, можешь догадаться о планировке.

— А я там не бывала, — пожала плечами Рийо.

— В кабинете сенатора Амидалы не бывала?

— Нет. Мы как-то всегда видимся наверху.

— Тогда смотри. Эта комната, где у Алекса стол и рехен, соответствует приёмной. Дальше – кривой тамбур и спальня. Прямо под спальней Падме. На той стороне в такой же ротонде расположен официальный кабинет.

— Неплохо, — улыбнулась Рийо. — Довольно просторные личные апартаменты. А куда ведёт вот эта дверь?

— А вот, — я коснулся пульта. — Здесь шкафы для одежды и санузел, тоже как у Падме. А эта лестница – выход. Спускается на этаж ниже, в коридор к запасному турболифту.

— Он расположен в трубе под верандой, туда есть выходы из каждой квартиры любого этажа, — подсказала Осока.

— Так у Сенатора в кабинете тоже есть такой чёрный ход? — спросила Рийо.

— Да. И она просит об этом не распространяться.

— Ну, разумеется, — кивнула панторанка. — Посторонним об этом знать незачем.

Ни Дорме, ни Тентата на веранде уже не было. Зато у "тарелки" внешней части, той, что и опиралась на трубу запасного лифта, упомянутого Осокой, висел спидер представительства Панторы, и водитель выжидательно смотрел на нас.

— Забирайся, — велела Рийо Осоке.

— Пока, Алекс, — сказала та и нырнула внутрь.

— До свидания, Алекс, — улыбнулась Рийо. — До скорого, надеюсь.

— Ну, конечно. В любое время, когда будешь свободна, — совершенно искренне ответил я. Права была Осока, с Рийо очень приятно общаться, и, в отличие от Баррисс, я вовсе не возражал против дружеских отношений с ней. Возможно, получилось бы и что-то большее… если бы мне не нравилась другая. Другая… Провожая взглядам спидер, исчезающий в мириадах ночных огней Корусанта, я вздохнул. И поплёлся в свои "личные апартаменты" спать.

На следующий день, приехав из университета, я по индикатору на панели домофона обнаружил, что Падме дома, и пошёл её искать. Далеко идти не пришлось, она сидела на кольцевом диване веранды и работала. Вернее, пыталась. Увидев выражение глаз кузины, я с ходу спросил:

— Опять посрались?

— Грубый ты, — вздохнула Падме, видно было, что на полноценную выволочку сил у неё нет.

— Зато точный. Извини, не политик, реверансам не обучен. Из-за чего на этот раз?

— Он меня не понимает, он… И так ему говорю, и эдак, а он своё гнёт, будто не слышит!

— Странно это. Почему мне ты объясняешь, и я понимаю?

— Ты брат.

— А он м… — увидев, как сверкнули глаза кузины, я прикусил язык: про "мужа" на открытой всем ветрам – и любой прослушке – веранде упоминать было опрометчиво. Вывернулся: — м…ежду прочим, твой парень.

— Ну, вот не получается! — она взмахнула руками так, что несколько листов флимсипласта спланировали на полированный мрамор пола. — Что мне делать, братишка?

— Не знаю, — вздохнул я, собирая рассыпанное. — Если уж ты ничего придумать не можешь, что я-то? Я его и не знаю почти.

Повисла тяжёлая пауза. Руки Падме машинально подравнивали стопку листов на столике, глаза смотрели куда-то мимо. Ненавижу такие моменты! Хочется её утешить, подсказать, а что подсказать-то, когда я сам ни хатта не понимал? В их отношениях вообще мандалор шлем потеряет… Потянув за гриф, я извлёк из-за дивана забытую вчера кветарру Дорме, тронул струны, пытаясь извлечь нечто музыкальное. Брякнул, не придумав ничего умнее: