Sevastian - Господа фокусники

— То, что это дар от чистого сердца, не веришь? — Обиделся я… притворно.

— У тебя левый глаз хитро сверкает, так что давай выкладывай, — Сказал он, развалившись на кресле.

Сделав скорбно–одухотворённое лицо, начинаю молвить:

— По договору с дядей я не могу шалить… поэтому, я предлагаю тебе принять мою ношу.

Дад минуту помолчал, а после, сделав возвышено–одухотворённое, молвил в ответ:

— Я с радостью приму твой меч, брат! Борьба не прекратится ни на миг! Твой подвиг не забыт, и за тобой пойдут…

Говорил он еще минуту или две, но я прервал вошедшего в раж юного проповедника.

— Все–все–все захвалил! Потом проверишь убойность.

— На котах? — Деловито спросил он, пряча рогатку под матрас.

— Нет, слишком сильная. Стену дома пробивает, — Отмел я эту идею.

— Где проверял? — Полюбопытствовал он, убирая все следы того что тут был вскрыт подарок.

— У малыша Джимми, — Ответил я широко ухмыльнувшись. — Поговаривают, там на стене появилась странная надпись на непонятном языке.

— Понятно… — Отзеркалил мою ухмылку Дадли.

Как только шум машины стих, я направился в чулан доделывать недоделанную работу. Вчера просто не успел, свалившись без сил.

Закрыв за собой дверь, вдыхаю полной грудью. Темнота успокаивала бушующую магию, позволяя сконцентрироваться, а тонкие линии света из–под двери позволяли нормально видеть, что где лежит.

И что в этом не нравится дяде? Ровные ряды подписанных коробок. Наверно то, что они подпирали потолок.

Рухнув на старый матрас в дальнем углу, нащупываю моток проволоки и начинаю плести.

Стальные нити, прочно удерживаемые телекинезом, плотно прилегали друг к другу, создавая длинную полосу из стали.

Это позволяет впасть в состояние, близкое к медитации, расслабляющее разум и дающее отдых телу. О, этот вид на удлиняющийся трос… то, как он сплетается из нитей, как проявляется замысловатый узор, подобный рисунку на чешуе змей, состоящий из разных металлов.

Блуждающий взгляд зацепился за щель между коробками, и не обращающий внимание на тьму глаз заметил серый прямоугольник.

Протянув руку, вытягиваю на свет записную книжку.

— Так вот ты где. Я про тебя уже и забыл, — Сказал я, открыв ее на первой странице.

Немного напрягшись, вчитываюсь в тонкую вязь букв, которые походят на кардиограмму умирающего — почти сплошная линия.

День первый.

Это безумие! Нет это книга! Я уже три года в этом теле. Как я в нем очутился? Но это неважно, что важно — это магия! Да, гадская магия, что сжимает виски в безумно болезненных спазмах. Как хорошо было быть грудным ребенком — этих болей не было. холмы шли приятным бонусом.

Перевернув несколько страничек, продолжаю чтение.

День сороковой.

Пока получается более или менее скрывать вспышки произвольной магии. Не знаю, смогу ли я и дальше их прятать. В моей комнате почти всё время бардак от спонтанных волн телекинеза, что расшвыривает предметы по сторонам. Зато теперь я могу предсказывать появление магической тошноты.

Еще несколько страничек.

День двести тридцать седьмой.

Я колдун! Нет, не так. Я колдун!!! Вы слышите, я колдун!!! Я конечно знаю, что мои биологические родители были чем–то таким, но они для это таскали палку–ковырялку, а я могу и без нее! Пусть это только телекинез, но, блин — это магия!

День триста шестьдесят четыре.

Зря я полез в магию, зря. Боли стали просто невыносимые, приходится не переставая колдовать, чтобы не было больно. Приходится на добровольной основе горбатиться по дому. Кто же знал, что труд освобождает, позволяет не чувствовать боль.

День триста восемьдесят девять.

Я нашел выход! Спонтанные выбросы — это ничто иное, чем очистка тела от лишней магии. Ведь после того, как я стал великим колдуном… да–да, на этой улице я верховный чародей. Пусть первый выброс за все это время и был крайне разрушительным, его списали на взрыв бытового газа.

Шел пятьсот седьмой день от начала этого дневника. Или восьмой, сбился. Еще на сотне перестал записывать каждый день.

Зачем пишу? Пиромантия — забавная вещь, но и опасная. Получил сильный ожог на всю левую руку и частично ногу, одна искра попала в лоб, благо повреждения получилось скрыть, и через неделю остались только шрамы, которые не хотят сходить. Руна «соул» на лбу смазалась, превратившись в простое белое пятно.

Хрен знает какой день.

Телекинез дается почти без напряжения, конечно машины пока не могу поднимать, но мусорные баки — вполне. Пиромантией только воду вскипятить и могу, но при длительном контакте алюминий плавится. С криокинезом получше, могу и на дистанции что–то заморозить.

Сегодня тетя узнала про мою магию. По привычке поймал падавшую вазу. Был скандал, крики и требования дома магию не применять. Рассказал тете про вспышки, она сказала, что у ее сестры тоже были, но небольшие. Обои сменят цвет или волосы за ночь отрастут, незначительные вещи. Мне завидно.

Давно заметил закономерность: при полной луне магия ведет себя странно, словно вода при приливе, ее становится много, и она подступает к горлу, но стоит луне пойти на спад, как магия сразу же возвращается в прежние рамки.

Дожили. Моя магия имеет форму сияющего белым черепа дракона, зато, когда он открывает рот получается замечательный прожектор. Также проявился забавный эффект. Глаз под тем местом, где была руна, при использовании магии начинает сиять. Красиво.

Оказалось, этот прожектор может резать не хуже сварки, правда после этого тянет в сон, но зато мне теперь не обязательно обниматься со всеми гопниками.

Ага это тогда, когда появилась Костяшка.

В темноте появился светящийся туман, из которого, словно фантом, возник метровый череп. Его глазницы ярко светились, а из сомкнутой пасти сочилась сияющая слюна, которая падая на пол и с шипением таяла.

— Кыш–кыш–кыш… — Замахал я ладонью, отгоняя от коробок эту назойливую черепушку. Все ей любопытно… вся в меня.

Отогнав Костяшку от коробок, перелистываю еще.

Эта бабка меня напрягает, ходит улыбается, все время спрашивает про мое здоровье, зато ее коты круты, как и подобает хозяевам жизни, умные в отличии от их служки. А то я не заметил, как она с ними носится, тут явно замешан великий кошачий гипноз…

Вспомнив соседку, немного кривлюсь. Да эта бабка с соседнего квартала действительно назойливая, особенно трудно было до того, как я пошел в школу — там она хотя бы не могла открыто шляться.

Что я помню? Бородатый шкаф, бородатую вешалку для халатов и бородатого карлика. Интересно, почему я помню только бородачей? Хотя нет еще песика и змею помню. Страшные создания, словно мать Полкисса, там явно замешан бородатый шкаф, песик–то его…, но драконы наоборот точно его творения.