Джен Коруна - Год багульника. Кровавая луна

Кивнув, Лагд вновь обратился к собравшимся.

— Да будет так! Трубите о начале построения, солнце уже клонится к закату! Когда же войска будут готовы, я жду вас, чтобы пожелать удачи.

С этими словами он хлопнул в ладоши, все зашевелились, точно разбуженные этим звуком. Наспех поклонившись, воины двинулись к выходу, чтобы передать приказ дальше. Сигарт шел последним — он уже протянул руку, чтобы взяться за полог, как его окликнул голос Лагда:

— Мне надо сказать тебе несколько слов, Иннарис — останься…

Проводив глазами уходящих эльфов, хэур послушно вернулся. Лишь только он остался наедине с князем, его охватило странное чувство растерянности, как это случалось каждый раз, стоило ему заговорить с Лагдом. Нечто похожее иногда случалось с ним при общении с Моав… Может быть всему виной эти глаза — одинаково синие и глубокие: Сигарту казалось, они видят намного больше, чем ему хотелось бы. Тем временем князь Рас-Сильвана подошел к нему и положил руку ему на плечо.

— Судьба не даст нам встретиться после Великой битвы — ты знаешь предсказание; простимся же сейчас, пока еще не взошла Кровавая луна.

Сигарт с грустью опустил глаза.

— Ты знаешь, — продолжал веллар, — если пророчество сбудется, и ты погибнешь, сразив Моррога, то твоя душа рассеется как дым. И не только твоя… Да-да, Моав сама выбрала свой путь, но отцовскому сердцу в этом мало утешения — для эльфа нет ничего страшнее, нежели потерять свое бессмертие! — он вздохнул и добавил: — Я знаю, что, несмотря на храмовые правила, Кравой хочет разделить ваши души, и у меня есть некоторые основания верить в его силы и его безрассудство. Меня восхищает эта решимость, но…

Не договорив, он резко отвернулся и отошел к окну; в сравнении с его всегдашним абсолютным самообладанием поспешность этого движения показалась Сигарту особенно разительной.

— …Но посмертные пути слишком тонки, чтобы можно было знать наверняка — есть вещи, которые не способно разбить даже самое сильное виденье, — он обернулся к Сигарту: — Ты знаешь, что кейна продолжает существовать некоторое время после смерти?

Хэур покачал головой, чувствуя, как у него в животе холодеет. Лагд продолжал:

— Случиться может все, что угодно, и мы должны быть готовы к этому. Не удайся затея Кравоя, боюсь, вам суждено погибнуть вместе: за гранью мира каждая душа идет своим путем, но туда есть лишь один путь — на белой ладье. А для тебя на ней нет места, ты знаешь об этом.

Сигарт удрученно опустил голову — «нет места, нет места!» — молотом стучало у него в висках. Князь умолк, размышляя, затем снова заговорил:

— Разве что кто-то из эльфийского народа добровольно пожертвует ради тебя своим местом на Островах-без-Времени. Тогда твоя душа сможет отправиться туда, а его… — он запнулся, точно не решаясь произнести ужасные слова, но тут же пересилил себя: — Его душу после смерти ждет участь, которая предназначалась тебе. Трудно представить более великую жертву, ибо вся его жизнь после этого будет не более чем ужасным ожиданием гибели — гибели своей обреченной души! Каждый его день будет наполнен этим страхом перед небытием, в которое ему суждено будет кануть с последним вздохом. Согласиться на это под силу немногим… — он снова замолчал и бросил пристальный взгляд на хэура. — Возможно, богиня приняла бы твою душу в обмен на мою, чтобы ты мог отправиться в Мир-без-Времени вместе с Моав, но, увы, я уйду туда раньше вас…

Сердце Сигарта упало — значит, надежда спасти Моав все-таки была! И вот теперь по какой-то злой иронии она рушилась прямо у него на глазах! Ему вспомнилась внезапная злость Кравоя во время их разговора. «Забудь», — так он сказал тогда: забудь о спасении, о чуде… Будто привлеченный воспоминаниями, в памяти Сигарта следом за этим всплыл образ Иштана. Точно прочитав его мысли, Лагд спокойно сказал:

— Конечно, есть еще мой сын. Он юн, но он и порывист: уверен, он готов на все ради сестры, но его душа еще слишком легка, чтобы богиня приняла ее — для Эллар он всего лишь ребенок. К тому же, он сейчас далеко отсюда — даже если бы ему пришло в голову помочь Моав, у него б даже не было возможности попытаться.

Веллар снова умолк; Сигарт терпеливо ждал, что он скажет еще, и сердце в нем колотилось сильными, тяжелыми толчками. Наконец, Лагд снова взглянул на него.

— Тебе не стоит рассчитывать на это, Иннарис, — тихо и внятно произнес он. — Есть вопросы, в которых эльфы и хэуры останутся разными, несмотря ни на что — тебе трудно понять, что значит для нас душа. Что бы ни произошло там, на берегу, встреть свою судьбу с открытым сердцем и поднятой головой, — он сделал явное усилие, заставив согнать с лица набежавшую тень, и уже бодро заметил: — Но ведь еще ничего не потеряно! Будем верить в то, что великая Эллар поможет Кравою свершить задуманное.

Несмотря на бодрость и теплоту его тона, Сигарт с трудом заставил себя взглянуть в лицо князя Рас-Сильвана: сейчас он больше чем когда-либо чувствовал себя убийцей его дочери! Собственный голос показался ему безжизненным и как будто пустым:

— Моя жизнь не принесла счастья Моав, так пусть же моя смерть станет искуплением за ее боль. Глаза богини видят мое сердце, и я молю ее отпустить душу Йонсаволь…

Услышав ласковое имя дочери, Лагд вздрогнул.

— Да поможет тебе богиня, воин севера, — сдавлено выговорил он. — Думай лишь о победе.

Хэур поклонился и вышел на солнечный свет.

***

Получив приказы, войска стали занимать свои места. Первыми, по сигналу рога, начали построение ирилай. Впечатленный, Сигарт смотрел, как они в мгновение ока образуют плотные, почти сплошные ряды. Молча и без суеты каждый быстро занимал свое место в строю; прямо на глазах у хэура росла живая стена — знаменитая инкрийская фаланга! Разыгравшись, ветер пролетал над ней, будто пробуя силы. Озерные воины строились колоннами, глубина которых доходила до двадцати человек. В руках у каждого фалангиста было длинное копье, а через плечо на кожаном ремне был подвешен щит — такая конструкция позволяла удерживать копье обеими руками. Ирилай становились очень близко, плечом к плечу, так что щиты соседних воинов третью находили друг на друга. Четыре первых шеренги составляли ударную силу фаланги — выставив копья перед линией войска, они теснили противника, в то время как задние воины, наваливаясь всей своей массой, усиливали натиск товарищей. Когда же кто-то в первых рядах падал, сраженный врагом, на его место тут же становился второй из ряда. Сплоченные железной дисциплиной и изнурительными тренировками, на поле боя ирилай словно превращались в единое живое существо, ощетинившееся копьями и скрытое под непробиваемой броней. И пусть для этого требовались годы строгой выучки, оно того стоило — сомкнутая стена щитов могла удерживать натиск противника почти бесконечно долго, а в атаке она наносила удар сокрушительной силы, пробивая вражеские ряды в считанные мгновения.