Дин Сухов - Лхакарчун

Было еще одно открытие, которое сразу удивило меня: на небе затянутом багровыми неподвижными тучами, не было привычного мне желтого паука-солнце. Его или просто не было никогда в Аду или же оно сбежало из этой чертовой дыры в более приятное измерение. И небо здесь было совсем не то, к которому я привык в своем мире: оно было не настоящее. И я был уверен, что оно было нарисовано на гигантской прозрачной призме стекла рукой или копытом всесильного сумасшедшего мизантропа в лице гнусно воняющего рогатого козла Пана. Да, вкус у него еще был тот: кровавые тухлые разводы с примесью серого, напоминающего размазанные по лобовому стеклу кровавые сгустки мозга, пьяного автолюбителя. В этой безвкусной небесной палитре не хватало только большой черной нудно жужжащей, мухи. Зато был огромный вонючий желеобразный осьминог, перебравшийся в мой ночной мир из высохшего черепа покойного Говарда Лавкрафта. Одно пока для меня было секретом: я не знал своих сил и реальных возможностей. И поэтому боялся всего того, что сейчас видел и поэтому не знал, что мне делать и как поступить.

Мое купированное шестое чувство подсказывало мне, что если меня проглотит осьминог, то я больше не вернусь в свой мир таким как был прежде. Единственный путь, который меня ожидал после не очень приятного путешествия по пищеводу морской глубоководной твари это смирительная рубашка и постоянная комната с мягкими стенами в «доме скорби». Но все равно, я должен был сдвинуть себя с места и заставить действовать смерти на зло. Так, как если этот сон есть порождение моей подсознательной фантазии, то только я могу сдвинуть часы на мертвой точке застывшего пространства. И вот я решился!

Не сводя глаз с трапезничающей злобной твари, я приблизился к одному из носильщиков и громко окликнул его:

– Извините, можно я вас на минутку отвлеку?

Изможденный человек, выронив из натруженных рук тяжелый камень, распрямился и посмотрел на меня пустыми глазами. Они не выражали ничего, кроме глубокой скорби и обреченности, которая бывает только у тех, кто решается на последний в своей жизни шаг. Он был похож на самоубийцу, и я был не так далек от истины. Левый рукав его грязной изодранной в клочья рубашки, был подвернут до локтя. И я с ужасом смог рассмотреть на его левом запястье глубокие засохшие порезы, явно оставленные укусами бритвы. Раны еще сочились сгустками застывающей крови, в которой в изобилии копошились маленькие белые черви.

– Что тебе нужно, незнакомец? Ну же говори? – слепыми глазами посмотрел на меня самоубийца и поводил носом по воздуху.

– Кто вы и что здесь делаете? – остановившись в нескольких шагах от живого мертвеца, вопросил я.

– Можешь звать меня Сэм-Юнг. Я бывший солдат Ее Величества, – удивил меня своим ответом истощенный носильщик.

– Что ты здесь делаешь, Сэм-Юнг? – решился я задать ему еще один вопрос.

– Я собираю свои грехи и скармливаю этой восьмилапой скотине, которая никак не может ими нажраться, – устало склонив голову вниз, процедил сквозь зубы Сэм-Юнг.

– Как ты оказался здесь, солдат? – я присел на корточки и стал с интересом разглядывать лежащий у моих ног камень греха. Он был необычный, или точнее необычный для моего дневного мира, но не для сумеречной зоны. На ощупь камень был не твердый, а скорее упругий и заметно пульсировал. Я сильно надавил на него пальцами, и из еле заметных пор живого камня заструилась зловонная сукровица.

– Да что здесь другого запаха нет, кроме этой гниющей дряни! – в сердцах вскрикнул я, отшвыривая камень в сторону слепого солдата.

– Я выпил слишком много снотворного, чтобы больше никогда не просыпаться. Но врачи смогли спасти меня и привязали к постели кожаными ремнями. Я просил их пожалеть меня и не обрекать на пожизненное существование в темноте. Никто меня не послушал, и мне пришлось перерезать себе вены спрятанной бритвой, – поднимая отброшенный мною камень греха, покорно ответил Сэм-Юнг.

– Но зачем ты это сделал, солдат? Ты как я вижу не калека в отличие от сотен тысяч других солдат, лишившихся в Великой войне рук и ног.

– Меня свел с ума Дуднагчун, и я не мог больше выносить его в моей голове! – с мукой в голосе, застонал Сэм-Юнг.

– Кто это, Дуднагчун?

– Маленький черный демон без лица. Власть его бесконечна и зло, которое сокрыто в нем способно уничтожить десятки миров, подобных тому, который я когда-то добровольно покинул. Я видел его всего один раз, но мне было этого достаточно, чтобы возненавидеть жизнь на Земле. Мне было достаточно одной секунды в его присутствии, чтобы понять всю ничтожность и зыбкость собственного бытия. Я вдруг понял, что ужас, завладевший мной, никогда не покинет меня, пока я жив. Он отравил мою душу ядовитым плодом страха. Пока я был жив, мне всюду мерещились лишь черви и тлен, источающий мерзкое зловоние. Я не мог любить больше женщин. Я не мог больше радоваться встречам с друзьями. Я не мог чувствовать аромата цветов и сигарет. Мне пытался помочь один умный доктор, но и он стал потихоньку сходить с ума после общения со мной. Я устал от одиночества в собственном Аду, подаренным мне маленьким черным демоном без лица. …Он еще там Стэн! Ты слышишь меня? Он еще там! – Сэм-Юнг поднял вверх палец и ткнул им в пышущие жаром угли облаков.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут, солдат? – я не мог поверить своим ушам: этот мертвец назвал меня по имени!

Сэм-Юнг обнажил в улыбке поеденные кариесом зубы и снисходительно посмотрел на меня:

– Не забывай Стэн, что я вот уже как тридцать лет не принадлежу твоему миру. А здесь как ты уже, наверное, понял, а если еще не понял, то скоро поймешь, все совсем не так как там! – самоубийца еще раз ткнул пальцем на небо и, покачав головой, пошел прочь от меня.

– Постой Сэм-Юнг, постой! – натыкаясь на безмолвные тени носильщиков, бросился я за солдатом-самоубийцей.

Тот неожиданно повернулся ко мне и, схватив пальцами за горло, зло прошептал:

– Не ходи больше за мной смертный! Я и так слишком много тебе сказал. Придет время, и ты обязательно сюда вернешься. Но только не сейчас. Еще рано, еще рано для тебя, потому что Дуднагчун еще там, слышишь там!

Я вырвался из железных объятий мертвого Сэм-Юнга и почти умоляя его, вопросил:

– Скажи солдат, куда мне идти дальше? Я не знаю, как попал сюда и тем более не знаю, как выбраться отсюда!

Сэм-Юнг приставил ладонь к выгоревшим от жара бровям и задумчиво произнес:

– Среди нас нет ни одного бывшего человека, которому бы светило помилование в будущем. Мы покусились на святая святых: на собственную жизнь. Я не могу одарить тебя надеждой, так как сам безнадежен.

– Ты христианин, Сэм-Юнг?

– Протестант и до сих пор верую в христианского Бога. Только я его никогда не видел, – горькое сожаление прозвучало в голосе самоубийцы.