Саймон Уокер - Оно приближается…

Король кивнул, возвращаясь взором к Эдварду:

– Так что же дальше? От Абракадабра никаких вестей?

– Вестей нет, – покачал головой железный секретарь. – Нам остается только одно – сидеть и ждать, пока Мастер не прилетит или не выйдет на связь. Единственное, что мы можем сейчас предпринять, это послать поисковые отряды: вероятно, нам удастся найти Рагнара. И возможно, Ширлу понадобится помощь лекаря.

– Что ж… – Айс Крим тяжело опустился за стол. – Так и поступим. Скользящий, отправляйся к дракончику, а ты, Эс, контролируй поиски викинга. Может, что и получится.

– Я помогу капитану. – Брокен допил чай и встал рядом с гвардейцем.

– Я тоже, – кивнул Эдвард.

– Тогда в путь! – Король снова поднялся. – Я пойду со Скользящим, – решил он и, махнув рукой колдуну, быстро зашагал в сторону гостевых покоев, остальные пошли к выходу.

Все время, пока Эс раздавал указания и делил воинов на отряды, Брокен стоял в сторонке, опираясь на лук, и отрешенно глядел вдаль. Потом, когда они ехали через город на санях, он уже сидел, но раздумий не прерывал. В тоннелях отряды разбрелись в разные стороны, а Эс, Эдвард и Брокен решили еще раз пройти по следам Рагнара от Хрустального Зала до озера. Лучник плелся в хвосте процессии и продолжал хмуро ворошить невеселые мысли.

Брокен не знал своего возраста. Когда Абракадабр принес раненого, потерявшего память ребенка к эльфам на Стеклянный Остров, ему было около пяти. Плюс двадцать лет, прожитых у лесного народа, потом еще два года странствий. Получается около двадцати семи. Почти тринадцать из них Брокен жил с ежедневными мыслями о наложенном на него проклятии.

Лучник как сейчас помнил этот день. Тогда его еще звали Эйрвон – Стрелы Метающий. Это случилось ранней весной, когда юноша гулял по лесу в поисках подходящего дерева для нового лука. Он забрел в глухое и болотистое место, где прежде не бывал. Сугробы здесь еще не начали таять, Эйрвон осторожно пробирался сквозь чащобу, внимательно глядя под ноги. Когда он услышал тихое шипение и поднял глаза, прямо перед ним сидел Тростниковый Каймот. Помесь гиены и крокодила. Существо, с которым вообще никогда не хотелось встречаться, в начале весны было лишено даже тех проблесков разума, коими его наградила природа. Изголодавшийся за зиму хищник, отягощенный, ко всему прочему, начинающимся брачным периодом, представлял собой несколько опасностей одновременно. Каймот прижал уши и приготовился к прыжку. Зверя и юношу разделяли пара метров и доли секунды. Эйрвон не успевал выхватить оружие или увернуться от броска: если бы переполняемый эмоциями зверь не издал легкомысленного шипения, у юноши не было бы и этих мгновений. Сейчас эльфийское природолюбие и красивые приветствия, гласившие о кровном родстве всех жителей Стеклянного Острова, были более чем неуместны. Каймот прыгнул, Эйрвон присел, выставив вперед руку. Два тела встретились и повалились в сугроб. Юноша вцепился свободной рукой в нос хищника и повернул орган обоняния так резко, что Каймот гнусаво взвыл и ослабил хватку. Тогда Эйрвон вскочил, сбросил с себя зверя и провел удушающий захват. Хищник захрипел и дернулся всем телом, юноша поскользнулся, и оба противника вновь упали. Дальнейшее Эйрвон помнил смутно. Яркий свет, чей-то яростный вопль и жгучая боль в левой ноге. Когда сознание вернулось, он обнаружил себя лежащим на животе в прогалине, а перед носом – громадный мухомор с усами и бородой и с искаженным от злобы лицом.

– Ты что это такое себе позволяешь, а? – без обиняков начал гриб.

– Извините? – не понял Эйрвон.

– Поздно извиняться. Ты чем думал? И куда смотрел? Ты вообще думал? – Мухомор пританцовывал в такт собственным воплям.

– Я не…

– Вот то-то и оно! Не думал и не смотрел! – Гриб торжествующе вскинул руку.

– А что случилось? – Юноша попытался встать, но тут же замер – его ногу опоясывали колючие ветки лжемалины.

– Ага! Больно? – продолжал неистовствовать мухомор. – Как других давить, так это ты мастер, а как отвечать за свои преступления, так сразу притих!

– Да в чем дело-то? – разозлился Эйрвон, пытаясь распутать шипастые плети.

– И он еще спрашивает! Нашел место выгуливать своих зверюг! Тут тебе не площадка для дрессировки.

Юноша наконец выпутался из лжемалины и сел, потирая искусанную ногу.

– Ты вообще знаешь, кто я такой? – Гриб упер руки в бока.

– Я не знаю, кто ты такой, и знать не хочу, – вспылил Эйрвон. – Меня только что чуть не сожрали, и если ты не перестанешь на меня орать, я сварю из тебя суп и дам ему прокиснуть. Понятно?

Гриб раскричался так, что слов разобрать не удавалось. Одновременно он стремительно увеличивался в размерах и менял форму. Через несколько секунд перед Эйрвоном предстал могучий дуб с корнями-ногами и весь покрытый мухоморами.

– Я Мускариний, король грибов. Меня никто прежде не грозил сварить в супе! – Дерево указало веткой на юношу.

Эйрвон нервно обернулся, словно ища поддержки, но, кроме замершего в полуобморочном состоянии Каймота, рядом никого не было.

– Ну, я, г-хм… не чтобы… – не своим голосом начал он.

– Я нарекаю тебя Брокен Боу. В самой решающей битве своей жизни ты промахнешься, твоя стрела не достигнет цели. У тебя есть тринадцать лет, чтобы сделать что-нибудь в искупление своей вины. Прощай.

С этими словами дерево-гриб исчез. Каймот пришел в себя и удрал, а Эйрвон долго еще сидел на холодной земле, силясь осмыслить случившееся.

С тех пор все стали называть Эйрвона Брокеном. Все, кто растил его и воспитывал долгие годы, все, кто встречал раньше или просто слышал о нем. Имя, данное мальчику эльфами, было забыто, словно и не существовало вовсе. Возможно, единственным человеком на свете, способным ответить лучнику на его вопросы, был Абракадабр.

Зигмунд впал в ту фазу опьянения, когда мозг уже перестает работать, а конечности, избавившись от опеки старшего брата, приобретают исключительную двигательную активность. Старый, покрытый пылью музифон принял в себя плоский кристальный диск с лирическими мелодиями и заскрипел шестеренками, пытаясь выдуть его содержимое через конусообразную медную трубу. Низкий голос запел на языке гномов, повествуя о несчастной любви землекопа к древесной фее. Владыка Мурляндии, изрядно пошатываясь, подошел к Сейре и подал руку, приглашая на танец. Колдунья встала с кресла, присела в легком реверансе и позволила себя обнять. Зигмунд начал икать, Буся – рычать, а музифон исторгал трагические стенания под аккомпанемент волынок. Шума было произведено ровно столько, чтобы заглушить движение подъемника.

– Зигмунд! Что ты делаешь? – Элизабет явилась в своем обычном расположении духа.