Василий Горъ - Хейсар

– Мэй?

– Ты – теплый! – мурлыкнула я. – А там – холодно…

Он зажмурился и потряс головой – так, как будто пытался проснуться.

Мне стало смешно, и я решила его добить:

– Ты не обнимешь меня за спину? А то она мерзнет…

– Мэй, ты понимаешь, о чем просишь? – потерянно пробормотал он.

Я ласково прикоснулась кончиками пальцев к его щеке и кивнула:

– Да! Кстати, помнишь, я обещала, что не отойду от тебя ни на шаг?

– Угу…

– Так вот, я хочу добавить, что и спать мы будем вместе…

– Мэй, ты…

Договорить ту самую фразу я ему не дала – накрыла его губы ладонью и гневно выдохнула ему в лицо:

– Я – твоя гард’эйт! Я отдала тебе жизнь потому, что ты этого ДОСТОИН! И если ты еще раз попробуешь сказать мне то, о чем подумал, я…

Угрожать ему мне было нечем. Да и не хотелось. Поэтому предложение я закончила после небольшой паузы – тогда, когда поняла, как именно на это среагирую:

– …очень сильно расстроюсь!

Он понял. И то, что я не шучу, и то, что последние слова – не пустая угроза.

– Хорошо… «ТО» – не буду. Скажу другое: ты – девушка, а я – мужчина…

– И что? – не поняла я.

Он снова растерялся. Потом закрыл глаза и угрюмо поинтересовался:

– Что ты чувствуешь, когда ко мне прикасаешься?

– Спокойствие, уверенность в том, что со мной ничего плохого не произойдет, душевное и… обычное тепло… – затараторила я.

– Я не об этом… – сказал он, не открывая глаз. – Что ты ощущаешь? Пальцами, ладошками, предплечьем, животом?

«Как это – животом?» – ошарашенно подумала я, прислушалась к своим ощущениям и… вспыхнула: мой живот, а также грудь и внутренняя поверхность бедра оказались не менее чувствительными, чем руки!!!

– Теперь ты меня понимаешь? – горько усмехнулся он. – Я вижу в тебе Женщину! Красивую и… желанную… Поэтому каждое твое прикосновение становится для меня испытанием…

…Он чувствовал себя виноватым, безумно боялся того, что его слова сделают мне больно, и пытался защитить меня от себя! Да, именно защитить – в его голосе звучала обреченность напополам с решимостью, а в глазах плескалась боль!

Видимо, поэтому я попробовала вслушиваться не в слова, а в мысли. То есть говорить, забыв о словах [45] Мэйнария имеет в виду фразу «Ловушка нужна для ловли зайца. Когда заяц пойман, про ловушку забывают. Слова нужны, чтобы поймать мысль. Когда мысль поймана, забывают про слова. Как бы мне найти человека, который забыл про слова, и поговорить с ним?» (На самом деле это изречение принадлежит Чжуан Цзы.) . И мгновенно прозрела, поняв, что чувствую в нем не похоть, а нежность!!!

Это было приятно… Очень… А когда я сообразила, что он наконец перестал видеть во мне свою погибшую сестру, на губах сама собой заиграла счастливая улыбка:

– Красивую, говоришь?

– Очень… – выдохнул Кром и… вытаращил глаза: – Мэй, ты слышала, что я сказал?

– Слышала… – кивнула я, потерлась щекой о его плечо и добавила: – И мне понравилось! Я буду спать с тобой…

…Ощущать себя красивой и желанной оказалось чуточку страшновато: теперь, когда я знала, что он чувствует, когда я к нему прикасаюсь, каждое шевеление – мое или его – мгновенно лишало меня способности соображать. И дарило новые, захватывающие ощущения.

Я пьянела от его запаха его кожи, плавилась от жара тела и рук и невольно представляла себя на месте девушек, изображенных в свитке Олли Ветерка «Тайны дворцовых альковов».

…Я – томно полулежащая в кресле, с платьем, бесстыдно задранным до середины бедра, – и он, стоящий передо мной на коленях и страстно взирающий на мою щиколотку…

…Я – с расшнурованным корсетом, вжимающаяся в нишу за скульптурой вздыбленного коня – и он, целующий мою обнаженную грудь…

…Я – восседающая на его животе в чем мать родила – и он, ласкающий мои ягодицы…

Образы, мелькающие перед моим внутренним взором, становились все более волнующими, и в какой-то момент, «увидев» себя распростертой на полу, а его – нависающим надо мной, я поняла, что схожу с ума. И заставила себя отодвинуться от Крома подальше.

Меченый, все это время лежавший с закрытыми глазами, нервно сглотнул, отчего его кадык дернулся вверх-вниз. В этот момент я вдруг увидела его совсем другим – не бесстрастным слугой Двуликого, скитающимся по Горготу в поисках нуждающихся в спасении, а безумно одиноким мужчиной, вот уже целую вечность не чувствовавшим простого человеческого тепла!

Я приподнялась на локте, снова пододвинулась к нему вплотную, практически легла на его грудь и прикоснулась губами к его щеке!

Он вздрогнул, как от удара, открыл глаза и изумленно уставился на меня:

– Мэй, ты чего?

– Ты уже не одинок… – выдохнула я. – У тебя есть я…

Четвертый день второй десятины первого травника.

…—Ваша све… Ваша милость, у вас вся рука в крови! Позвольте, я перевя…

– Убирайся… – глухо рыкнул Бельвард, не отрывая взгляда от своего лица, отражающегося в осколке размером с его голову, прихотью Вседержителя оставшемся торчать в простенькой раме из полированного ореха.

– Но в ране могут оста…

– Во-о-он!!! – заорал юноша и снова врезал по осколку кулаком.

Верхняя часть шеи, подбородок и нижняя губа разлетелись вдребезги. Но перед тем как превратиться в стеклянное крошево, на одно-единственное мгновение показали ему сотни белых, как снег, лбов, черных полосок бровей и окровавленных повязок на месте правого глаза…

– С-с-сука! – прошипел Бельвард. – Роза!! Подс-с-стилка Бездуш-ш-шного!!!

– Ваша с… милость, мэтр Марон запретил вам волноваться… – тихонечко напомнил Ясс.

– Кажется, я приказал тебе убираться вон?

– У вас снова начнет болеть голова… – глядя в пол, буркнул телохранитель. Потом подумал и добавил совсем тихо: – А жевать ан-тиш [46] Ан-тиш – «розовая слюна», местный растительный наркотик. , да еще и сутками напролет, последнее дело…

– Да ты вообще знаешь, что такое боль? – взвыл Бельвард. – Представляешь, каково чувствовать раскаленный болт, безостановочно ворочающийся в твоей глазнице и выжигающий не только мясо, но и душу?

– Боль приходит и уходит, а ан-тиш остается. И превращает человека в грязное и слюнявое существо, лишенное даже намека на волю…

– Я не собираюсь жевать его вечно!!!

– Никто не собирается… Однако жуют… А потом дохнут, захлебываясь в собственной блевотине!

Представив себя бьющимся в конвульсиях в зловонной луже и с розовой пеной на губах, юноша гневно поморщился и демонстративно положил руку на рукоять кинжала:

– Еще одно слово – и ты лишишься языка!

Телохранитель криво усмехнулся, пожал плечами, потом склонил голову и, выбив дверь плечом, вышел из комнаты…