Валерий Иванов - Грааль Иуды

– Ты кто вообще? – Таран озадаченно посмотрел на пленного.

– Буровский.

– Это мы уже слышали, – сказал Таран. – А погоняло твое какое?

– Питбуль.

– Питбуль? Ты че тут ножом машешь, в натуре?

– Да говорю же, грабанул меня вот этот.

– Врет! – крикнул Беспамятный. – Я его не трогал. Смотри, порезал он меня.

Рука его, отнятая от бока, мокрела в крови.

– Врет, врет, как есть врет, – из темноты суетливо подбежал вызвавший охранников старик-нищий, с ним еще один бомж помоложе. – Мы, Таранчик, отработали и пошли себе, а этот напал, бить стал вот этого, нож достал, а ведь мы его не обижали, ты ж нас знаешь, мы никого не обижаем.

– Это наша территория, – сказал Таран Вырвиносу. – Что тут буровские потеряли?

Пошли, разбираться с тобой будем.

Охранники увели «Вырвиноса».

Беспамятный остался с двумя бомжами, избитый, с горящий ножевой раной на боку.

– Чулима, – издали крикнул Таран нищему, – приведи терпилу в депо.

– Выпей вот, – бомж помоложе подсунул к окровавленным губам беспамятного бутылку водки, но Чулима его остановил.

– Нельзя ему.

– Че так?

– Говорю ж тебе, дурья башка, клаванули его. Видать, на водке. Водка с клавелином так штырит, что память неделями где-то кочует. Водки нельзя, пусть трезвеет, может, что и вспомнит.

– А как же его это… оклемать? Он, гляди, трясется весь. Пусть глотанет, по-малой.

В губы ткнулось горлышко, Беспамятный сделал пару глотков. Чулима ощупал разрез на куртке.

– А ну, снимай куртяк, гля, тебя ж всего распанахали. Во как! Гля, кровищи… вскользь прошел, по ребрам соскользнул только…

На культю Чулимы из прорехи в куртке Беспамятного выпал металлический кругляш с блестящей насечкой на орле.

– В него нож попал, вот и отметина. Вот что тебя спасло, паря. Держи, оберег будет.

Беспамятный принял в руку странный кругляш. На стертой поверхности выделялся еле видный мужской профиль и идущие по ободу буквы незнакомого языка.

Монета. Старая. Чужая. Откуда она в ватнике? Загадка.

В БРОНЕПОЕЗДЕ ТРОЦКОГО (триптих Народного художника СССР И. Ледовских «Гражданская война в России»

Паровоз топили вприхлопку. Помощник машиниста металлическим шарниром распахивал створки, кочегар вбрасывал лопату угля в гудящую топку и помощник тут же печь захлопывал, чтобы не утратить ни единого вздоха тепла, нужного для дальнейшего продвижения бронепоезда товарища Троцкого, несущего народам победу революции.

По утрам Лев Давидович, его жена Наталья Седова, Лариса Рейснер и молодой скульптор Иван Ледовских встречались за завтраком в салон-вагоне наркома. Несмотря на гражданскую войну, Лев Давидович умел организовать вокруг себя непроницаемый кокон благополучия и комфорта, в разгар боевых действий он даже умудрялся ездить на лечение в санатории, а также на охоту.

– Иван, ешьте побольше, вы такой большой и такой худой, – уговаривала Седова молодого скульптора. – Представляю, сколько вам нужно сил, ведь вы лепите! Когда я делаю Льву Давидовичу массаж, я устаю уже после двадцати минут, а ведь вы мнете неподатливую глину часами.

– Бывает, что и сутками, – с полным ртом признался Иван Ледовских. – Иуду я лепил 36 часов без перерыва.

Троцкий одобрительно сказал.

– Иван впадает в транс, это признак настоящего художника. Вот лишнее свидетельство того, что истинное творчество иррационально.

– Я согласна, – сказала Рейснер. – Стихи приходят сами. Рацио никак не участвует в акте творения, оно только мешает.

– Стихи не глина, – сказал Троцкий, – их легко писать. Скульпторы – вот кто настоящие трудяги.

– Мне совсем не трудно, – сказал Иван, – я леплю с детства, пальцы привыкли.

– Из Петрограда передали прессу, – Седова положила на обеденный стол пачку свежих газет.

– Что пишут? – посвежевший после сна Лев Давидович разрезал серебряными ножом розовую самарскую ветчину.

– Представь, Левушка, западная пресса обвиняет нас в создании концентрационных лагерей.

– Чья бы корова мычала, – Троцкий захрустел хлебцом. – В марте семнадцатого, Наташа, вспомни, нас со всей семьей, со многими видными политэмигрантами арестовали в Галифаксе и поместили – куда? Нас заключили в лагерь для интернированных немецких моряков, без предъявления обвинений, чохом, скопом. Вот вам хваленная буржуазная демократия!

Лариса подняла собольи брови.

– Галифакс – это, кажется…

– Канада! – хлопнул ладонью по столу Троцкий. В клине бородки его белели крошки. – Хваленая Канада! Согнали человечью массу в лагерь и заперли. И после этого они будут обвинять нас, большевиков в том, что мы якобы выдумали концентрационные лагеря. Вздор! Мы только позаимствовали их буржуазный опыт. Но мы поднимем этот опыт на такую высоту, какая им и не снилась! Мы сгоним в трудармии и лагеря все население страны. И там перекуем нынешнее покорное и забитое стадо в новых людей – смелых, гордых бойцов нового мира! Они понесут на кончиках своих штыков мировую революцию во все уголки земного шара. Ты чувствуешь, Лара, как сжался, как съежился земной шарик? Вот он, лежит в моей руке. Хочешь, я подарю его тебе?

Лев Давидович протянул Рейснер пустую ладонь. Она явственно увидела на ней маленькую планету, величиной с крупное яблоко, осторожно приняла в ладони необыкновенный дар.

Земля медленно вращалась за пеленой облаков и местами чадила.

Двое бомжей вели Беспамятного через железнодорожные пути. Он шел как в бреду.

Его безмерно потрясло нападение страшного, с разлагающимся лицом человека, но еще больше поразили раздавшиеся неизвестно откуда Голоса. Внезапно его осенило – Голоса ведь могут знать, кто он!

– Эй, Голоса, – позвал Беспамятный. – Вы знаете, кто я?

Молчание.

– Вы меня слышите? Кто я?

– Ты – иго, – невнятно ответил Первый Голос.

– Иго? – переспросил Беспамятный. – Что это значит?

Молчание было ответом.

– А вы кто? – спросил человек.

– Я – Страх и Страж, – ответил Первый Голос.

– Страх, что ты делаешь во мне?

– Я охраняю тебя.

– Врет он, – раздался Второй Голос с урчащими обертонами, – он держит меня в клетке и не дает тебя защищать. Прогони его. Он нам только мешает.

– А ты кто?

– Ягуар.

– Страх, зачем ты держишь Ягуара в клетке? Меня же могли убить.

– Я оберегаю тебя, – ответил Страж. – Если Ягуар вырвется, ты ринешься в бой и можешь пострадать. Этого лучше избегать.

– Трусливое брехло, – послышалось сильное кошачье урчание. – Это я спас хозяина.

Страж перебил Ягуара.

– Ты спас его, только потому, что я выпустил тебя из клетки.

– Трус! Ты пользуешься тем, что у тебя ключи от моей клетки. Хозяин, скажи ему, чтобы он открыл клетку раз и навсегда!