Валерий Иванов - Грааль Иуды

Председатель Реввоенсовета молодой Советской республики Лев Давидович Троцкий в качестве средства передвижения соткал вокруг себя многосотпудовый бронепоезд № 10 «Грозный мститель за погибших коммунаров», вооруженный пятью орудийными башнями, двадцатью пятью пулеметами «Максим» и десятком 76-милиметровых зениток для защиты от налетов авиации.

Выкрашенный в цвет выгоревших приволжских степей бронепоезд на огромной скорости рвал пространство, оглушал станции ревом паровозных гудков, содрогал воздух тяжким дыханием геенны огненной – гудящей раскаленной топки, в которую двое чумазых чертей-кочегаров беспрестанно подбрасывали лопатами специальный бездымный уголь, который не демаскировал клубами дыма передвижение вождя по ввергнутой в пучину Гражданской войны царской империи.

К пяти вечера 7 июня 1918 года «Грозный мститель» подплыл к перрону железнодорожной станции Кальбарово.

Усеянные рядами круглых заклепок стальные борта медленно проползали вдоль оцепленного вооруженными красноармейцами перрона. Броневые листы закрывали весь состав вплоть до колес, поэтому со стороны казалось, что к станции подплывает не поезд, а флагманский эсминец Волжской флотилии. Впечатление усиливала высокая фигура изящной женщины в черном морском кителе и кожаной юбке, с комиссарской фуражкой на каштановых, уложенных в круг косой, волосах. Мелькнули черные бушлаты, вскинутые бескозырки с золотыми вылинявшими надписями, полосатые тельники, усатые, радостно вопящие рты.

– Лариса! – орали лужеными глотками матросы. – Ла-ри-са!

Лариса Рейснер лучисто улыбалась товарищам по революционной борьбе. Еще недавно они вместе давили контрреволюцию в Петроградском Адмиралтействе, а теперь прибыли сюда для спешного формирования Волжской речной флотилии в целях борьбы с восстанием белочехов.

Духовой оркестр грянул «Интернационал». Проплывали шеренги красноармейцев «Железной дивизии имени Розы Люксембург» в разномастных гимнастерках, зато в одинаковых картузах с красными звездами.

– Здорово, братва! – закричала Лариса. – Встречайте Председателя Реввоенсовета республики товарища Троцкого!

Шеренги ликующе взревели. Лариса спустилась по лесенке на перрон, а в проеме, как в картинной раме из стали, появилась фигура, с ног до головы закованная в чертову комиссарскую кожу. Перекошенная влево папаха шевелюры, заостренное книзу клинообразной бородкой лицо, острые усы, пронзительный сверлящий взгляд сквозь стекла пенсне – Троцкий. Рука наркома коротко простерлась вперед, обвела растопыренными пальцами толпу и сжала ее в кулак.

Проходя среди возбужденных матросов и красноармейцев, Лариса услышала гармошку.

Как родная меня мать провожала, Как тут вся моя родня набежала.

Частушки слушали под одобрительный хохот братвы. Комендант станции показал на лысеющего человека с толстой нижней частью лица.

– Агитационная песня, только что написана, вот это – товарищ поэт.

Лариса крепко пожала поэту руку.

– Как ваша фамилия, товарищ?

– Демьян Бедный.

– Молодцом! Нам нужны такие стихи.

Рейснер вспомнились недавние прогулки на лошадях с Блоком в окрестностях Санкт-Петербурга, серебряное кружево его чарующих стихов, разве могут с ними сравниться эти ублюдочные частушки?

Под вечер из бронепоезда на яхту «Межень» перегрузили деревянный ящик, похожий на гроб, на борт взошли Лариса Рейснер и Троцкий с личной охраной.

До Свияжска дошли за полночь. Ларису разбудил Троцкий. Они вышли из каюты на палубу.

В темноте слышался голос матроса, промеряющего глубину.

Хлюпала вода, показался фонарь на берегу, на него пошли, вскоре ткнулись боком о причал, Ларису качнуло к Троцкому, он обнял ее за плечи.

Ударила зарница, выхватив из тьмы сказочно красивый городок на холме. Четко очертились по мерцающему небу купола церквей, зубцы крепостных стен, и погасли. Остров Буян!

Бросили трап. Пахло болотом, зудели комары, квакали лягушки. Троцкий сошел на берег, подал Рейснер руку. За ними при свете факелов матросы на руках вынесли деревянный ящик. В нем, в стружках, лежало таинственное изваяние, долженствующее увидеть завтра свет. Троцкий хлопнул себя по щеке, размазал жирного комара.

– Насосался, эксплуататор!

Лариса засмеялась, ее восхищало чувство юмора этого человека, даже к комару он подходил с классовых позиций! Он склонился к ней для поцелуя, в стеклах пенсне полыхнули багровые факела.

Троцкий с Ларисой разместился в местном монастыре в покоях святителя Гермогена.

Ночью квадратная площадь Свияжска была оцеплена ротой красноармейцев Симбирского Полка Пролетарской славы. До утра продолжались работы.

При сером рассветном свете на временном постаменте, сколоченном из деревянных горбылей, под конфискованными в храме Троицкого монастыря драгоценными ризами возвышался новый памятник, но кому он был посвящен, никто не знал.

После обеда был созван митинг на площади. Имя Троцкого гремело по России, многие пришли послушать вождя добровольно, многих, особенно монахов, согнали на митинг силой.

Троцкий вышел после сытного монастырского обеда, во время которого отведал знаменитых свияжских медов.

На палящем солнце в течение часа Троцкий говорил о часе возмездия, об угнетаемом апостоле диктатуры пролетариата, о братстве и «Интернационале». По лицу его кматились крупные капли пота, он утирал их. Наконец наступила кульминация митинга.

– Товарищи! – прокатился над толпой надтреснутый голос трибуна, а рука его указала на статую, укрытую материей. – Тот, который стоит пока под этим чехлом, должен рассматриваться каждым как невинный человек, который в течение двух тысяч лет был прикован к позорному столбу капиталистической интерпретации истории! Все должны принять его теперь как великого пролетарского Прометея… Это – Красный предшественник мировой революции, двенадцатый апостол спасителя буржуев, Христа – Иуда Искариот!

Толпа на минуту онемела. Затем большинство присутствующих начали креститься. Никто еще не понимал сути просиходящего.

По потному лицу Троцкого пробежала болезненная гримаса. В его облике что-то переменилось, он положил себе руку на грудь.

– Я несу вам послание, – задушевно сказал он, совсем не тем тоном, каким говорил о часе возмездия и Интернационале. – Я несу грех всех времен. Во мне – правда. Разве вы не узнаете меня? Я – СПАСИТЕЛЬ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Я – ОН!»

Рука наркома указала на памятник. В этот миг над городом пролетел самолет, и толпа вслед за Троцким посмотрела на небо.

– «Да здравствует мировая революция!» – закричал Троцкий, спустился с трибуны, подошел к молодой женщине в комиссарской куртке, поклонился ей и подал конец пеньковой петли, которой был обвязан чехол памятника. Женщина дернула трижды, прежде чем материя сползла.