Дмитрий Христосенко - Держать строй

– Как вам мой наряд?

Эливьетта не зря интересуется мнением дворецкого. У него наметанный взгляд. В нарядах – мужских и женских, – он разбирается не хуже лучших столичных портных и даст фору самым завзятым кокеткам.

Взгляд Индриса придирчиво скользит по маркизе. Маска спокойствия на лице остается неизменной, по-рыбьи равнодушные глаза не выражают никаких эмоций, словно перед ним не самая красивая девушка герцогства, а манекен для демонстрации нарядов. Привыкшая ко всеобщему восхищению девушка невольно чувствует себя уязвленной. Чурбан бесчувственный! Нет, бледный, педантичный дворецкий ее ничуть не увлекает, но мог же он проявить хоть капельку эмоций! О собрании и то больше беспокоится. Когда после внимательного осмотра Индрис заговорил, то голос его звучал как всегда бесстрастно и сухо:

– Наряд неплох, но, на мой взгляд, выглядит мрачновато.

Эливьетта фыркает:

– Это все, что вы можете сказать?

Дворецкий пожимает плечами:

– А что еще?

– Могли бы похвалить, – уязвленно говорит девушка.

Индриса этим не пронять. За долгие годы службы он нарастил на душе толстый панцирь, и ничьи капризы, остроты и оскорбления его не задевают. К любым возмущениям он относится с философским спокойствием, как к погодным изменениям: любой дождь, любая гроза когда-нибудь заканчиваются. Стоит ли каждый раз обращать на них внимание? Так и здесь.

– Зачем? Работа мастера сразу чувствуется. Платье хорошо «сидит». Хотя не знаю, чья заслуга больше: мастера или вашего тела?

Любой комплимент приятен, но только не из уст Индриса. В его изложении звучит только сухая констатация факта, и Эливьетта чувствует себя уязвленной еще больше. Лучше бы он просто промолчал! Чопорность, вежливость и корректность Индриса порой звучат, как изощренная издевка.

Эливьетта рассерженно отворачивается к зеркалу, перебирает драгоценности, словно еще не сделала окончательный выбор.

Индрис в глубине души улыбается. Он привык к накатывающим время от времени на Эливьетту капризам и относится к ее взбалмошным выходкам, как относится любящий родитель к капризам своего ребенка. Дети его покойного господина стали для дворецкого своими. Такими же своими, как его собственные дети… если не больше. И прекратись эти спонтанно возникающие пикировки с Эливьеттой, он почувствовал бы себя обделенным.

– Что передать благородному собранию? – спрашивает Индрис все тем же безмятежным голосом.

Внешне он холоден и собран, но изнутри – Эливьетта это чувствует, – весь лучится довольством.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Капеллина (шапель) – шлем XIII (по некоторым данным – XII) – первой половины XV века. Представляли собой цилиндрические, цилиндро-конические или полусферические изголовья с приклепанными к ним довольно широкими и слегка опущенными книзу полями. Шлем использовался вплоть до начала XVI столетия. Более поздние капеллины стали изготавливаться уже не клепаными, а из цельного куска металла. Нередко шлем делали так, что с его помощью можно было закрыть и верхнюю часть лица, для чего поля делались несколько более опущенными и широкими, а спереди в них проделывались смотровые щели или специальные вырезы, которые образовывали как бы отверстия для глаз и наносник. Иногда капеллину дополняли металлическим нашейником, который закрывал и нижнюю часть лица. Особенно это было характерно для конных воинов. (Здесь и далее прим. авт.)

Все столичное ополчение делится на четыре тысячи, во главе с тысячниками. Мастер тысячи – фаросское воинское звание, обозначающее заместителя командира тысячи, отвечающего за подготовку бойцов, снабжение и штаб.