Александр Ясинский - Эсхатология

– Опять ты. Все то же, – в его голосе сквозит неприкрытая усталость и разочарование.

– Ты же должен понимать, что возмездие за неразделенную любовь не имеет границ.

– Ага! И чем беззаветнее была та любовь, тем сильнее, неистовее теперь ненависть. А мстишь ты – постоянно докучая мне.

– Дерзкий мальчишка! – бестелесный голос теряет девический тембр, в нем слышится затаенное шипение гадюки.

– Мальчишка? – Вета удивленно поднимает бровь, крупные ограненные алмазы, вставленные в его пустые глазницы, саркастически блеснули.

– Да негодный маленький избалованный гаденыш! Таким ты был – таким ты для меня и останешься! Наказать тебя за все мало. О, как бы я хотела свести тебя с ума, но, увы, это невозможно.

– Поэтому, не имея власти причинить мне вреда напрямую, ты решила достигнуть цели руками наемного героя, что направляется сюда? Очистить мир так сказать от скверны? Что ж – умно, но что будет, коли и он потерпит фиаско? Какой удар по самолюбию, способно ли твое давно подгнившее сердечко пережить еще один позор? Что же ты будешь делать? Уж не попытаешься посеять семена раздора в ряды моих подданных, тех, кого я называю единственной и верной своей семьей за всю историю существования. Но это же будет грубо и примитивно, согласись. А как же былая утонченность?

– Когда ты возвратишься ко мне, я заставлю тебя горько пожалеть о том поступке! Ты заплатишь за каждую минуту, проведенную на поверхности. В сто крат! В тысячу! О, да, ты знаешь, о чем я говорю, ты помнишь!

– Я познал такие изощренные страдания, такие тайны открылись мне, пока я поднимался к поверхности, что теперь меня трудно чем-либо напугать или поразить, – слова и тон говорящего никак не вяжутся с обликом десятилетнего мальчика, и когда он продолжает, слишком много усталых морщин пролегают в уголках губ. – Вот поэтому я ненавистен самой судьбе. Однако же тебе пора убраться надоедливая девчонка.

Просеменив через зал, он забирает пищаль из лап безропотно отдавшего смертельное оружие чудовища, и спускает курок, стреляя навскидку, не целясь, скорее для острастки, чем желая в действительности поразить бестелесную тень.

Раскаленный металл, не причинив вреда, проносится через таинственный сгусток и ударяет в стену. С тихим смешком тень исчезает. Обеспокоенный грохотом в зал ворвался худой горбун, обнаженный и, как кажется, напрочь лишенный каких бы то ни было признаков пола.

Окинув беглым взглядом недоуменно пялящихся стражников, он подскочил к Вете и приобнял за плечи.

– Что стряслось, хозяин?

Вета, морщась, отбросил дымящуюся пищаль. Руки и плечо нещадно саднило отдачей.

– Ничего особенного. Просто вспомнил, что когда-то и у меня тоже были эмоции.

Горбун озадаченно поглядел на прореху в шпалере, которая приходилась как раз на голый узловатый череп изображенного на ней Мертвого Божества. У того грубые надбровный дуги, свирепый взгляд одержимого, нижняя часть лица поросла жестким волосом. Вокруг змеятся вышитые пентаграммы и орудия пыток.

– Такая внушающая трепет картина, хозяин… – в его голосе – укоризна.

– А, заплесневелая рухлядь! – отмахнулся Вета. – Нужно начинать жить настоящим.

– Значит, можно порвать на портянки, да хозяин? – с готовностью осведомляется горбун.

– Нет, оставь.… У меня есть для тебя другая работенка.

И шли они редеющим железным потоком по местам великих запустений и не зарубцевавшимся до конца шрамам отгремевших битв, оставляя за собой курганы да обгоревшие кости стоянок.

На тайном совете:

– Горе нам, вторгшимся в окаянные земли! Язвы съедают наши тела, некоторые лысеют, другие, наоборот, обросли шерстью, третьи – ослепли! К чему все жертвы, я спрашиваю собравшихся, к чему сражения без конца не приносящие практически никакой выгоды? Где же обещанные сокровища, когда путь домой? Увы, нам! Нужно воротиться назад! Довольствоваться первыми попавшимися пленными. Но как вразумить князя?!

Рослый сотник тяжело вздохнул:

– Излишнее упрямство и обычное отроческое самомнение – то еще пол беды. Главная опасность в том, что этот лукавый чужак, шафрановый жрец, этот Дмитр, уж не знаю, как, но возымел исключительное влияние на нашего обожаемого господина. Он коварно раздувает дремлющий глубоко в душе юноши огонек врожденного безумия.

– Проклятый колесник! Это все он, духи наших сгнивших предков оставили нас, и удача отвернулась, мы все обречены! Обречены!

– А все его молитвы над раненными не стоят и пары добрых игл, – вкрадчиво заметил глава эскулапов.

– Нам нужно немедленно возвращаться, весь этот поход – надувательство, а цели – неясны, сплошная фикция. Уж не по поручению своего сюзерена действует он? – понизил голос поведавший жизнь казначей. – С целью ослабить нашу державу, чтобы пала оная легкой добычей завистливых соседей!

– Я давно подозревал сие! – воскликнул воевода Рей. – Все что нам нужно – это молниеносная победоносная компания, а не бесконечные стычки со странными племенами и непонятными существами.

– Точно! – охотно подхватил проворовавшийся стряпчий, не без выгоды для себя ведавший снабжением, а присутствовавшие заговорщики одобрительно зашумели. – Пусть не ради уступки невзгодам, но во имя свободного будущего наших детей и гордой независимости отчизны нужно немедленно предпринять крайние меры!

– Повернуть вспять!

– Удушить жреца!

– Умолять князя!

– Устранить больного мальчишку.

– Кто молвил такое ? – пробасил воевода в воцарившейся тишине. Заговорщики, воодушевленные грандиозностью планов спасения, испуганно замолкли, устрашившись собственной дерзости.

– Ну, скажи ты, – толкнул локтем Константа обеспокоенный казначей. – Иначе все эти расхрабрившиеся мужи сейчас разбегутся, поджав хвост, точно стая поскуливающих щенят.

– Даже не будь пагубного влияния, из Сандра уже никогда видимо не получится пекущийся о благе своих подданных справедливый владыка, и тут не моя вина как воспитателя, – Констант сокрушенно развел сморщенными руками. – Я сделал все что мог, но колдовское видение завладело всеми помыслами моего любимого мальчика, ведьма, он далек от реальности, ее никчемными розысками, мечтами о встречи заняты все его помыслы. И хоть я материалист и не верю в запредельные эманации, но тут я явственно чувствую и вижу тревожащую тень неведомого зла. Он глух и слеп к страданиям и смертям, что творятся вокруг. Давеча он прогнал искуснейших куртизанок, заявив, что никто не может сравниться с его избранницей, коею он намеревается провозгласить госпоже будущей империи, всего сущего, к ногам прекрасным которой непременно должен припасть весь мир!

– Кланяться девке? Измена! Позор! Гнусное противоестественное кощунство! – загалдели заговорщики.