Николай Туканов - Артефакт Малой Справедливости

За неимением мольберта Урр-Бах просто положил картину на подоконник раскрытого окна. Сбегал на кухню за водой и развел в треснувшей чашке густую, как сметана, "краску" из двухвековой подвальной грязи. Что рисовать, тролль уже придумал. Он окунул свой немаленький указательный палец, которого хватило бы на двух покойных Хейлоров, и принялся рисовать башню Шутника. С учетом того, что последний раз Урр-Бах водил прутиком по земле в далеком сопливом детстве, получалось у него неплохо. Хоть башня слегка и заваливалась на бок, никто не спутал бы ее с деревом. Кривоватые окошки и гостеприимно распахнутая дверь окончательно хоронили мысли о дуплистом патриархе дубовой рощи. Урр-Бах замер, не зная, что лучше, нарисовать: солнышко или карету. После недолгого раздумья выбор был сделан в пользу светила, карета без лошадей смотрелась бы не к месту, а с животными был шанс получить ночной кошмар мясника.

– Зря экономишь на подарке, купи Нирре готовую картину, деньги у нас теперь есть, – посоветовал Кархи.

– Это не моя картина, а ранняя работа великого Хейлора, – тролль решил, что темно– серое солнце и черная как безлунная ночь башня вполне достаточны для недорогого шедевра. Скажем, на пару сотен золотых. Повернувшись к другу, Урр-Бах коротко описал суть современных тенденций в живописи, скоропостижную смерть их основоположника и свой скромный план заработать толику монет. Кархи не поленился прочитать принесенную троллем газету, довольно ругнулся и тщательно осмотрел неизвестную работу Хейлора.

– Названия не хватает, – сказал гоблин. – Надо что-нибудь мудреное, у современных художников без этого никак. Раньше, если на картине было поле, то внизу так и писали: "После сенокоса" или "Скворцы на поле". А сейчас нарисуй кто собачье дерьмо, внизу обязательно будет вроде "Итоги поиска смысла жизни" или "Будущее мира". И дурачки разглядывают этот бред и с умным видом обсуждают о пронзительной выразительности этой мазни. Ты запомни пару выражений: пронзительная выразительность, ошеломляющая глубина замысла, беспощадный реализм бытия. С ними сможешь обсудить любую картину, где без кувшина "Шепота штольни" или бутылки "Третьего глаза" не разберешься, что там нарисовано: задница гоблина или суетность мира.

– Куда сует? – не понял тролль, удивленный неожиданными познаниями гоблина в живописи.

– Суетность, ну, когда ты выпиваешь три кувшина пива из огромной бочки и понимаешь, что хоть лопни, но ты так и не увидишь ее дна и уже надо бежать отливать выпитое. Безнадега, в общем.

– А мир тут при чем?

– Рхыз его знает, может, кто действительно пытался поиметь всю Каэру, и мир разозлился? Ты не задумывайся над смыслом, иначе тронешься умом. Остальные знатоки как-то живут без этого, и ты проживешь. Оценивать картины им это не мешает. Значит, запомнил? Суетность мира, беспощадный реализм бытия…

– Ничего не понимаю, – перебил Кархи тролль. – Как понять, что именно надо сейчас сказать: суетность или этот, беспощадный, как его, реализм? И когда он широкий, нет, глубокий?

– Чего непонятного?! – завелся Кархи. – Тупо, нет, наоборот, с очень умным видом смотришь на картину и про себя считаешь до ста. Если понял, что на ней нарисовано до счета "десять", значит перед тобой беспощадный реализм, до "пятидесяти"– ошеломляющая глубина замысла и пронзительная выразительность. А если и после ста не поймешь, с какой стороны опрокинули больше красок, то сложи руки на груди и с восторгом громко скажи: "Как замечательно передана суетность этого мира!". Все остальные поймут, что ты свой и можешь смело идти к столику с выпивкой лечить голову. Если рядом окажется автор этого непотребства, хлопни его по плечу и скажи: "Ты превзошел Нароллиэля!". Это первый засранец, который начал писать картины без опохмела и после третьего косяка подряд.

– Откуда такие познания? – не выдержал тролль.

– У нас в редакции была пара повернутых на искусстве. Каждый день спорили, волей-неволей нахватаешься заумных словечек. Я, честно говоря, не все запомнил и понял, но тебе и этого хватит за глаза. Давай думать, как картину назвать.

– "Башня днем", – неуверенно предложил Урр-Бах. Кархи вздохнул.

– Это если бы ты писал ее как нормальный художник. А у них таких кривых башен нет, и солнце действительно круглое и розовое по утрам. Нет, пусть будет – "Где я?". Ответов на этот вопрос море, и каждый умник будет выдумывать понепонятнее, чтобы все оценили его ум. Кархи схватил чашку, с брезгливостью окунул палец и быстро накарябал внизу холста название.

– А где подпись автора? – не понял тролль.

– Ранний Хейлор был скромнее. И вообще, какая разница, кто ее написал, Хейлор или кто другой. Главное – чтобы заплатили. Художника пусть сами угадывают. Еще правдоподобнее будет.

– Пусть пока побудет внизу, холст должен пропитаться духом башни, – решил тролль и прислонил картину к стене. – Позже отнесу в подвал.

– Что ты хотел мне сказать? – Урр-Бах обернулся к другу, с досадой чистящего штанину от "краски".

– Идем в кабинет, такую новость нужно обмыть вином моих предков в прошлой жизни.

– Тратить эльфийское вино? Давай обойдемся пивком.

– Это наш первый клиент, Урр-Бах! Только "Лесной ручей". А потом можно и за "Шепотом штольни" сбегать или "Особым гоблинским".

– Давай, рассказывай, – Урр-Бах сел в свое кресло, которое уже стало любимым, вытянул ноги и понюхал бокал с эльфийским вином.

– Через неделю мы едем к графу Тарзитскому искать бриллианты его помершего дяди, – с гордостью сообщил Кархи. – Дедуля последние годы не выходил из дома, так что будем искать в доме. Если найдем за три дня, нам дадут пять сотен. Неплохо, да?

– Через неделю ехать? – Урр-Бах не знал, как реагировать. Сертоний мог в любую минуту приехать и поручить им искать похищенный артефакт в Магической Академии. С другой стороны, не могут же они сидеть и дожидаться как голодные псы его подачки. Кольцо Кархи уже заложено, из ценного остался только маговизор.

– Молодец, Кархи! Маг, похоже, о нас забыл, значит, обойдемся без него. Довольный похвалой, Кархи опрокинул бокал вина в рот и поморщился.

– Слабовато, – согласился тролль, ставя на стол пустую посуду. – И чего в нем эльфы находят? Пиво лучше, особенно троллье, а наш ячмень ни с чем не сравнишь. Наш шаман говорит, это из-за особой земли, она у нас бурая. И ячмень сажаем только на южных и западных склонах, а потом мешаем его. Того, что вырос на южной стороне, кладем побольше.

– Решено, поеду с тобой, когда вздумаешь навестить родных. Попробую вашего пива, – Кархи раскрыл гроссбух и принялся дорисовывать эльфийку.

– Не раньше, чем через два-три года, – предупредил Урр-Бах. – Нам нужно крепко встать на ноги, прежде чем отдыхать несколько месяцев.