Народные сказки - Исландские сказки

Этот человек провёл под арестом несколько недель, и вот однажды вечером, когда люди отправились спать, он услышал, что сислюманн топает сапогами за дверью амбара. Осуждённый слышал, как сислюманн громко бормочет что-то себе под нос. Он прислушался и разобрал, как тот говорит:

— Будь я здешним узником, я бы выломал в амбаре стену, пошёл в конюшню, взял верховую лошадь сислюманна, поскакал бы, чёрт возьми, на восток страны и никогда бы сюда не возвращался.

Сказав так, сислюманн ушёл прочь, а осуждённый принял его слова к сведению. Ночью он выбрался из амбара, выломав доску, отправился в конюшню и взял верховую лошадь Скули. После этого он поскакал на север через Экснадальсхейди и не останавливался, пока не пришёл на восток страны. Он остался жить там, сменил имя, поселился у одной вдовы и с тех пор никогда не пытался вести себя непорядочно.

Когда же работники в Акраре вышли утром во двор, то немедленно с громким криком побежали обратно к сислюманну и сообщили, что преступник вырвался ночью из амбара и взял из конюшни лошадь.

— Отправляйтесь искать его и обойдите все хутора, — сказал Скули. — Он, наверное, поскачет через Майлифетльсдаль и направится на юг страны.

Работники вчетвером поспешно двинулись в путь и поехали на Майлифетльсдаль. Они никого не обнаружили, как и следовало ожидать, и с тем на следующий день домой и вернулись.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Когда сислюманн Давид Скевинг жил в Хайи в Бардастрёнде, в Мидхлиде жил очень бедный бонд, которого звали Ари. Почти всем его имуществом была маленькая лодка, на которой он ловил рыбу и так добывал себе пропитание. Как-то раз в сильную бурю ветер понёс лодку Ари, и она разбилась в щепы. Немного позднее Ари встретил сислюманна, который выразил соболезнование бедняку по поводу утраты лодки.

— Да не страшно! — говорит Ари. — Йоун потерял столько же сена.

Йоун этот владел хутором в Мидхлиде сообща с Ари.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Жили как-то раз старик со старухой, и не было у них детей. Однажды утром старик, отправляясь в лес охотиться на птиц и зверей, сказал старухе:

— Сегодня вечером я убью тебя, если ты не родишь мне малыша.

Потом он ушёл.

Старуха начала плакать и с громкими причитаниями уселась под стеной дома. Тут подошла к ней женщина и спрашивает, почему она плачет. Она поведала ей слова мужа. Женщина сказала, что поможет ей. Они поймали ворона, который порхал там по кругу, и завернули его в пелёнки. Затем эта женщина ушла. Старуха раскачивала этого мальчика, пока старик не пришёл домой. Он чрезвычайно обрадовался, когда увидел, что старуха днём обзавелась ребёнком.

Теперь старуха ушла готовить ему еду, а старик качал спеленатого ребёнка у окна и вынул раму, чтобы рассмотреть его внешность.

Старик говорит:

— Мои глаза и мой нос достались тебе.

Тут ворон так оживился, что старик не смог с ним справиться. Пелёнки распустились, ворон высвободился и вылетел через окно.

Затем старуха вошла в комнату и спросила старика о ребёнке. Старик ответил:

— Ох, моя старушка, не упоминай о нём! Он улетел в небо! — и смиренно попросил у неё прощения за свой промах. И с тех пор они никогда не требовал у неё родить им малыша.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Грим был тот самый человек, который дал свое имя Гримсею, — острову, лежащему к северу от Исландии. Однажды он отправился ловить рыбу вместе со своими слугами и маленьким сыном Ториром. Мальчику стало холодно, и его засунули по плечи в мешок из тюленьей шкуры. Вдруг на крючок поймался водяной дух. Лицо у него человеческое, а тело тюленье.

— Или ты предскажешь нам будущее, — сказал Грим, — или никогда больше не видать тебе своего дома.

— Первым делом снимите меня с крючка, — попросил водяной дух, и когда люди выполнили его просьбу, нырнул в воду и всплыл подальше от лодки.

— Для тебя и твоих слуг мое предсказание не имеет никакого значения! — крикнул он. — Время твое истекает, Грим, и еще до весны мы снова свидимся с тобой. Но мальчика в мешке из тюленьей шкуры ждет иное будущее. Пускай он покинет Гримсей и поселится там, где твоя кобыла Скальм ляжет под вьюком.

Зимой Грим и его слуги снова отправились на рыбную ловлю, на этот раз без мальчика. Вдруг море взволновалось, хотя ветра не было и в помине, и они все до одного утонули, как и предсказал водяной, дух.

Мать Торира тронулась с ним на юг. Все лето кобыла Скальм шла под вьюком, ни разу не ложилась. Но когда они поравнялись с двумя красными дюнами к северу от Боргар-фьорда, кобыла вдруг легла, и семья Грима поселилась на землях у Холодной реки, между холмом и морем.

Прошло много лет. Торир состарился и ослеп. Но как-то раз летним вечером он вышел на порог своего дома и вдруг прозрел. А прозрев, увидел урода огромного роста, который плыл в лодке по Холодной реке. Подплыв к холму, незнакомец исчез в расщелине. И в ту же ночь из-под земли вырвался огонь, и лава залила окрестности и покрывает их до сих пор. Торир в ту ночь погиб от извержения вулкана, который носит его имя. Говорят, что Грим выходит из моря и навещает своего сына и что если в тихую погоду приложить ухо к земле, то можно услышать их голоса и храп кобылы Скальм, которая пьет воду из каменной колоды за их спиной.

Об Оддкеле, в честь которого названо Оддкелево Угодье, рассказывают, что он поселился в пустошах со своей сестрой, с которой у него родился ребёнок, и что он убивал детей, рождавшихся у них в изгнании, и топил их в Оддкелевом Устье под Оддкелевым Валом. Говорят, слуги епископа нашли его, когда епископ объезжал свою епархию. Они остановились в Прудных Угодьях у выступа брода Солнечного Острова и увидели дым под Оддкелевым Валом. Оддкель сказал, что нашёл овец в угодье и ничего не крал, однако слуги епископа убили его.

Другие рассказывают, что его убили какие-то путешественники, которых он хотел ограбить, и похоронили там в угодье. Все вышеупомянутые места названы в честь этого Оддкеля.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Жил в Скага-фьорде богатый человек по имени Свейдн. Он был женат, но имя его жены неизвестно. А еще у него было двое детей, о них-то и пойдет речь в этой сказке. Сына звали Бьярни, а дочь — Сальвёр, они были близнецы и очень любили друг друга. В то время им было по двадцать лет.