Народные сказки - Исландские сказки

Когда наступил день, привидение исчезло, и больше в этом доме не осмеливались ночевать. Конечно же, то был дух старого владельца типографии.

(перевод Тимофея Ермолаева)

Однажды вечером во время зимней путины (точнее, 29 марта) 1892 года в Стокксэйри в одной рыбацкой хижине люди укладывались спать. Рыбаков там было всего десятеро, все — в цвете лет, крепкие и не хворые. За главного у них был Сигурд Хенрикссон, бонд из Ранакот. Он был человек весёлый и общительный, и поэтому завёл себе привычку подолгу засиживаться в хижине у своих матросов, в те дни, когда в море нельзя было выйти из-за непогоды, болтать с ними, балагурить. Так и в тот раз он засиделся с ними до десяти часов вечера.

Когда Сигурд ушёл, матросы заперли хижину, а до того дверь весь вечер была только полуприкрыта и хлопала на ветру. Погода выдалась самая что ни на есть скверная: по небу несутся тучи, с моря ветер с дождём, на дворе темно и жутко. Дверь хижины выходила на море. А кровати в ней были расставлены так: три у северной стены по всей длине, от торца до торца, и у южной стены две кровати и закуток, в котором рыбаки складывали свой скарб. На каждой кровати спали по двое.

Когда предводитель ушел, рыбаки улеглись спать. И только двое: Эйоульв Оулавссон, рассказавший эту историю, и ещё один человек, — некоторое время лежали и беседовали. Вдруг они заметили, что один из их товарищей мечется во сне и жалобно бормочет. Тогда они испугались, что его пришёл мучить Скерфлоудский Моури — это был самый известный в тех краях призрак, родовая фюльгья местных жителей, часто объявлявшаяся перед их приходом и терзавшая спящих.

Они тотчас разбудили того человека и спросили, что ему снилось. Он ответил, что, мол, ничего ему такого не снилось, но на него обрушилась какая-то непонятная напасть. Не успел он закончить свою речь, — как с другим спящим началось то же самое, и он жалобно застонал. Товарищам стало не по себе; они зажгли свет, чтобы осмотреться, и так и эдак обсуждали это происшествие. Эйоульв Оулавссон лежал на средней кровати у северной стены и смотрел на того, чья кровать была у южной стены близко к дверям. Тот человек сел на кровати, вынул табакерку и собрался взять понюшку. Но тут Эйоульв видит: он вдруг изменился в лице, руки повисли, как плети, лицо налилось кровью и посинело, и весь он будто сжался с жутким шумом и жалобным стоном. Тут все застыли в изумлении, а Эйоульв вскочил с постели и кинулся на помощь к товарищу.

Когда тот наконец очнулся и пришёл в себя, он рассказал, что едва собрался понюхать табака, как почувствовал, будто на него навалилась какая-то ужасная тяжесть, и он не в силах был ни пошевелиться, ни позвать на помощь, мог только слабо стонать, а потом и вовсе лишился чувств. Тут рыбаки поняли, что дело принимает серьёзный оборот, и им стало ясно, как день, что поспать им больше не удастся. Тогда они оделись и достали карты, чтобы скоротать остаток ночи за игрой; со временем некоторых начинало клонить в сон, но заснуть им всё равно не удавалось: едва на них находила дрёма, как их начинала мучить та же самая напасть. И так продолжалось до утра.

Товарищи уговорились молчать об этом происшествии и никому ничего не рассказывать, а сначала посмотреть, как пройдёт следующая ночь. Но на следующую ночь легче не стало: всё прошло так же, как и накануне. Говорят, они начали читать Страстные псалмы [74] Страстные псалмы (Passíusálmar) — цикл псалмов, принадлежащий перу Хатльгрима Пьетюрссона (1614–1674), величайшего исландского поэта XVII века, до сих пор непревзойденный образец исландской христианской поэзии. В каждом из 50 псалмов детально описываются отдельные эпизоды страстей Христовых (суд Пилата, путь на Гологфу и пр.). По форме эти псалмы очень близки к такому жанру исландской традиционной поэзии, как римы: простой нарратив в четверостишиях (или шестистишиях) с обязательной аллитерацией и параллельной или перекрестной рифмовкой, — и могут петься на те же мотивы, что и римы. , надеясь обрести в этом хоть какую-то защиту, — но всё впустую: прилетела чёрная муха и уселась на страницу, прямо на строки псалма. Рыбакам стало страшно, они захлопнули книгу, и чтение закончилось.

Через день им в голову пришла счастливая мысль одолжить в Стокксэйри церковный колокол и повесить у себя в хижине, чтобы проверить, настолько ли нечистый ожесточён, чтобы не испугаться колокола. Под вечер они повесили колокол у себя, и ночь прошла спокойно.

Рыбаки приободрились и решили, что опасность миновала, и на следующий день вернули колокол на место. Но они рано радовались: ночью им не было покоя от нечистой силы — и так ещё пять ночей подряд. Жить в хижине стало невмочь, поэтому они переселились на хутор к своему предводителю и с тех пор ночевали там, а хижину забросили. На хуторе их никто не тревожил, — но после того, как они переехали, в другой рыбацкой хижине близ соседнего хутора нечисть так разбушевалась, что и оттуда весь народ немедленно перебрался на хутор. С той поры эти ночные визиты продолжались в рыбацких хижинах по пять-шесть недель к ряду.

Самого нечистого разные люди описывают по-разному, что само по себе не удивительно, поскольку он, как и другие нелюди, способен принимать многие обличия. Эйоульв Оулавссон рассказывает, что одному из его товарищей показалось, будто он «опустился на него, как клуб пара голубоватого оттенка, который мотался взад-вперёд, причём время от времени он искрился; а некоторые чувствовали на себе странное дуновение ветра: резкое, тяжёлое и холодное». Другие видели его в обличии «густого голубого столба дыма, сужающегося кверху», и утверждали, что он «где-то с локоть вышиной». А иным он являлся в виде «сгустка величиной с небольшую собачку». Его будто бы «часто видели за окном, и из этого сгустка торчали конечности, которыми он барабанил в стекло, словно просился внутрь».

Естественно, о том, кто может быть виновником всех этих происшествий, сразу возникло множество догадок. Одни решили, что это какое-нибудь чудовище, которое «скорее всего, вылезло из моря». Кто-то считал, что на них «определенно наслали призрака из Мосфетльссвейт», с запада, и что этот «посланец» предназначался для мести кому-то другому, но заблудился. Иные же предполагали, что это тот самый призрак, которого Диса из Стокксэйри загнала в холм возле хутора, где стояла хижина, и наложила на него такое заклятие: призрак должен сидеть там, пока этот холм кто-нибудь не тронет. А некоторым было, как они утверждали, доподлинно известно, что несколько камней с этого холма взяли для постройки конюшни на хуторе, так что призрак высвободился и опять принялся за своё.