Каспийские легенды и сказки

Долгожданный огонек увидел Данислан.

— Сеит, Сеит! — крикнул он. — Скорее коня!

— Князь, я тоже вижу огонь, да только что-то не такой, как прежде, и не там будто горит. Ты хочешь плыть туда? Смотри, какая буря. Погибнешь, князь, останься лучше.

Но Данислан уже оседлал Кара-ата и помчался к берегу моря. Кара-ат остановился у воды, понюхал и вдруг шарахнулся назад. Удар плетью заставил коня броситься в волны. Каждую минуту ночь становилась темнее, ветер бешено ревел, угоняя воду от бугров далеко в открытое море.

Давно уже не видно Данислана, а Сеит, стоя на своем бугре, видел вдали только огонек. «А ведь огонь-то плывет в море, а князь, верно, прямо держит на него… Пропал он, если этого не заметит… А если заметит… воротится назад, то в такой адской темноте он не найдет и своего бугра». Сеит тотчас же развел костер на лбище Князь бугра.

Плывет Данислан-бей, не обращает внимания ни на бурю, ни на волны. Слышит бей в стороне какой-то крик, но свист ветра и шум морских валов заглушает его. Данислан подумал, что крик почудился ему, и продолжал плыть все далее и далее, не сводя глаз с заветного огня. На мгновение ветер как будто затих. Бей отчетливо расслышал слово: «Подожди, подожди…»

Вновь налетел сильный шквал, а Данислан подумал, что, видно, жители Адаматова аула переговариваются между собой, возвращаясь с охоты.

Долго плыл бей. Кара-ат устал. Стал тяжело дышать, а огонь все еще был далеко. Вдруг слышит бей, как около него кто-то сказал: «Господин!». В этот момент Кара-ат погрузился в воду до самых ушей. Вынырнул и, выбиваясь из сил, снова поплыл дальше. Оглянулся Данислан назад и видит: далеко, далеко над волнами блестит не то звезда, не то другой огонек. Не поймет бей, что бы все это значило. А буря ревет, как разъяренный зверь. Волны, как горы, ходят вокруг. Плывет Данислан… прозяб до костей, а его добрый конь совсем изнемог. Берега все нет и нет. Сверкнула молния и осветила вокруг одно бушующее море. Помутились зоркие очи бедного князя, и, как плети, повисли его сильные руки…

На другой день погода была ясная и теплая, подула моряна, и перед закатом солнца волны выбросили на берег Дальнего бугра, где стояла кибитка княжны, тело храброго Данислана и труп доброго Кара-ата, на хвосте которого замерли руки черной девушки.

— Вот он изменник! — вскричала княжна, приближаясь к трупам. — Что, коварный бей, хороша ли брачная постель, которую я приготовила для тебя и твоей «красавицы»?..

Труп лошади Сеита волны принесли на Князь-бугор. Долго плакал Сеит, затем сел на коня и отправился рассказать обо всем старому Адамату.

Страшная весть, как косою, подрезала силы старика. Адамат слег в постель и тайно от дочери послал гонцов за сыновьями. Он не хотел видеть свою дочь и решил, чтобы сестру-злодейку осудили ее братья. Проведала княжна, что отец послал людей за сыновьями. Она подкупила прислугу старого бея, которая всыпала ему в чай яду. Старик скончался. Прибыли братья княжны и стали расспрашивать ее о том, зачем отец звал их к себе, или что случилось?

— Ничего не случилось, — ответила она. — Верно отец чувствовал приближение своей смерти и хотел проститься с вами.

Но жители аула рассказали правду… Сыновья Адамата собрали стариков и стали советоваться, что делать со злодейкой.

— Предать ее смерти, — сказали старики. И порешили сжечь ее на костре.

С той поры этот бугор стал называться Сожженным или Паленым. Данислан-бея и черную девушку-красавицу, которую с презрением звала княжна «черным зверем», жители аула Князь-бугор похоронили с большим почетом.

После этого оба аула откочевали с бугров. Долго не было человеческой ноги ни на Князь-бугре, ни на Дальнем бугре Адаматовом, который сейчас называется Старостанным.

Жил в одном приморском селе богатый-пребогатый кулак. Имел он много морских судов и склады с разной ловецкой сбруей. А до чего жадный был — другого такого по всему свету не сыщешь.

Народ он всячески обижал. Тех, кто работал у него, обманывал, трудовую копейку зажиливал. Горько плакали люди, сетовали на нужду свою. И куда только ни обращались они, нигде не находили управы на кулака.

Перед распалением Волги около его двора туча народа собиралась. Стояли на морозе без шапок, ждали, когда богатей на крыльцо выйдет. Отворится большая дубовая дверь, чуть пролезая в нее, выйдет он на крыльцо. Доски под ногами гнутся. Уставится на толпу зверем лютующим и прорычит:

— Взять на работу возьму, только цена ноне на красную рыбу за путину меньше будет…

В других местах за работу дороже платили. Да разве в одно место весь народ-то определится? Хоть и дешево платил, а чего же делать было, не с голода помирать. Знали, что горькая доля ждет впереди, а шли.

Еще горше приходилось, когда путина кончалась. Придет бедняк за расчетом, а кулак пощелкивает круглыми косточками, нанизанными на проволоку, да его же своим должником и сделает. Плачет сердечный, убивается, просит по справедливости рассчитать. И про детей вспомнит, что голодают, кусок хлеба просят. Да разве кулака этим проймешь? Сердце-то у него шерстью обросло.

Долго плакались люди, жаловались один другому, а поделать ничего не могли. И прослышал про горькую долю работников кулака морской водяной. Жаль ему стало народ честной да работящий. Такая у него на кулака злость поднялась, что, сказывают, сильно бушевало море в то время. Волны до облаков поднимались, брызги до далеких городов долетали.

Ночью поплыл водяной к селу, где кулак жил. Плывет впереди вода пенится, сзади волны бушуют. За селом тогда народ сено косил, за ночь умаялись все. Раскинули здесь же люди полога и уснули, как мертвые. Косы и грабли поодаль сложили.

Подплыл водяной к берегу. Осмотрелся и вылез. С лица — как человек, только борода зеленая по земле стелется. В ней ракушки и мелкая рыбешка запутались. А вместо рук — поплавки рыбьи. Ног нет. На их месте махалка севрюжья.

Встал водяной на махалку, как на ноги, да как затрясется-затрясется. Откуда и руки ноги появились. А борода осталась. Выбрал он косу поострее, срезал бороду и спрятал в воду. Утром пришел наниматься к кулаку. Предстал перед ним молодец-молодцом, высокий да плечистый, и с лица красивый такой. Назвался Александром.

Долго торговался он с кулаком о плате. Спорил, укорял, упрашивал — ничего не помогало. Кулак ему самую низкую плату назначил.

На другой день погрузили в посуды сбрую, харч разный и отвалили в море. Дошли до места — с посуд якоря сбросили, чай заварили и поехали сетные порядки выбивать. Водяной работал споро. За ним и четверым не угнаться.

Еще солнце за морем не скрылось, розовые облака в синем море нежились, а люди с порядков вернулись. Сели за чай. Водяной и говорит кулаку: