Анна Гарф - Ак-Чечек — Белый Цветок

— Э-э-э-эй! — закричал Ер-Боко-каан. — Эй! Силачи мои, богатыри и герои! Изловите медведя, сюда приведите. Здесь, в моем белом шатре, на цепь его посажу. Захочу — вокруг костра бегать заставлю, захочу — на костре изжарю. Без медведя домой не возвращайтесь: вас всех казню и детей ваших не помилую.

Вздрогнули могучие воины, их бронзовые доспехи зазвенели. Не смея спиной к хану повернуться, пятясь, вышли они из белого шатра.

Ходили по долинам, по горам, нигде истока семи рек не нашли, семи гор, из одного подола поднявшихся, не видели, пещеры глубокой, в семьдесят сажен, не отыскали. Воду рек и озер взбаламутили, лес подожгли, но медведя, спереди желтого, сзади черного, не встретили.

Повернули коней, едут обратно. Еще издали, стойбище увидав, спешились, коней в поводу повели, сами пешком пошли. Ханский шатер увидали — на колени опустились, ползком поползли. Впереди них малые ребята без шапок, милости у хана просить они не смеют, позади старики в длинных шубах, умолять хана они не отваживаются.

У белого шатра все как один лицом к земле припали.

В гневе Ер-Боко-каан, как гром, загремел, как железо, засверкал. Распахнул золотую дверь. Через серебряный порог перешагнул и вдруг споткнулся. Это ему под ноги кинулся пастушок-сирота по прозванию Чичкан-Мышонок:

— Великий хан, богатырей своих пожалейте, детей малых простите, стариков уважьте.

Две любимые жены подхватили хана под обе руки, два свирепых палача схватили Чичкана за обе ноги.

— В кипящий котел его бросьте, — кричит хан, — кровь выцедите, мясо искрошите, кости истолчите! Если ты, Чичкан-Мышонок, жить хочешь, медведя сюда приведи!

И пошел Чичкан сам не знает куда. Обратно вернуться не смеет, в сторону с прямой тропы ступить не решается. Позади бурлят взбаламученные реки, впереди подожженный лес горит.

Рыбы из воды на берег прыгают, лягушки с берега в воду скачут, птицы из горящего леса вылетают, звери убегают, змеи уползают, только один маленький медвежонок на дереве сидит, плачет. Наверху ему страшно, а спрыгнуть еще страшней.

Чичкан влез на дерево, снял медвежонка, вынес его из огня и отпустил, а сам дальше пошел.

Идет, дня не видя, ночи не замечая. Так шел, пока от голода и жажды не свалился. Упал и видит — нависла над ним скала, на скале, как две слезы, две росинки висят. Открыл рот Чичкан, росинки упали ему на язык. Едва проглотил, как сразу понял, о чем между собой два ворона говорят.

— Карр, что ты тут делаешь, брат мой?

— Кар-кар, человека сторожу, смерть его жду, будет мне пожива.

— Кра-а… А я на болото полечу, там жеребенок увяз, каррр!

Один ворон на болото полетел, другой на скале остался.

«Нет, не дам жеребенку пропасть», — решил Чичкан, встал и пошел к болоту.

А впереди коростель бежит, дорогу указывает.

Тут и ворон со скалы поднялся, крыльями захлопал, закричал:

— Карр, брат мой! Человек умирать не хочет.

— Кррра-а! Брат мой, ко мне поспеши, жеребенку из трясины не выбраться, он по самые глаза увяз.

Но коростель уже вокруг жеребенка бегает, хлопочет, охрип даже:

— Чичкан, башинан тарт! Чадынан тарт! Тарт-тарт-тарт! Чичкан, за голову дергай! За хвост дергай! Дерг-дерг-дерг!

Ухватил Чичкан жеребенка за гриву и вытянул!

— Кар-кар! — закричали оба ворона. — Этот конь теперь долго будет жить, Чичкану служить. Карр! — и улетели.

Чичкан погладил шею жеребенка своей теплой рукой и молвил:

— Куда хочешь беги, гнедой!

— Твой путь, Чичкан, отныне моим будет.

— Я иду к истоку семи рек, к подолу семи гор, к пещере глубиной в семьдесят сажен. Конца пути не вижу.

— Если пошел — надо идти, если идешь — надо дойти, а упадешь на пути, так головой вперед.

Долго ли, коротко ли шли — никому не ведомо. Но вот, однажды, увидели: семь снежных вершин, как семь великанов в белых заячьих шапках, на одном лесистом подоле стоят. Из-под снега вода бежит, на семь тонких, как шелковые нити, ручьев разделяется.

Гнедой заржал. И вот из пещеры, глубиной, в семьдесят сажен, вышли мохнатые, как семьдесят туч, семьдесят медведей. У каждого в лапах берестяной поднос с едой, на голове кожаный мешок-ташаур с питьем.

Впереди медленно выступал огромный зверь. Лапы его как толстые колоды, голова как обгорелый пень. На могучую спину десять медведей могли бы лечь. Шерсть у великана спереди светлая, как день, сзади черная, как ночь. Все медведи на задних лапах ступали, этот шагал на четырех. Близко-близко он к Чичкану подошел, низко-низко свою голову склонил:

— Ты для меня, Чичкан, утреннее солнце, вечерняя луна. Ты моего сына из огня спас. Ешь и пей, что хочешь, проси и требуй, чего пожелаешь, подарок выбирай, какой нравится.

— Угощенья вашего отведать не смею, подарка принять не могу. Ер-Боко-каан вас в свой белый дворец зовет, там он вас на цепь посадит, вокруг костра бегать заставит, на огне изжарит, — молвил мальчик.

У медведей на густых ресницах слезы повисли. Побросали они подносы с едой, ташауры с питьем и заревели:

— Рразорвем Ер-Боко-каана!

Большой медведь поднял правую переднюю лапу, все медведи разом смолкли.

— Я пойду во дворец, — сказал великан.

Спорить с большим медведем не посмели. Осушили они с горя все ташауры, съели все угощенье и, утирая лапами слезы, пошли в свою глубокую пещеру.

— Садись ко мне на спину! — приказал большой медведь Чичкану.

Мальчик вскарабкался по лапе медведя, как по толстому стволу дерева, на спину его лег, как на широкую кошму.

Быстрее воды побежал медведь, легче ветра помчался жеребенок. Так, вихрем, ворвались в стойбище Ер-Боко-каана.

— Ма-маш! — рявкнул медведь.

Скот в горы убежал, пастухи попрятались в аилы, ременными арканами прикрутили двери к железным скобам, притаились, дышать не смеют. Свирепые псы, дрожа и скуля, в кусты уползли.

А медведь к ханскому шатру бежит.

— Ма! Мааш!

Волосы поднялись на голове хана, шапка на пол упала, сердце чуть не треснуло, печень чуть не лопнула.

— Ммааш! Ммааш!

Ер-Боко-каан кинулся под топчан, его верные жены влезли в сундуки, крышками прикрылись.

А медведь, с Чичканом на спине, уже здесь!

Посреди ханского шатра, на хорошо утоптанном земляном полу, жарко трещал большой костер. Над костром на железной цепи висел медный котел. Когда медведь к постели кинулся, хан выскочил из-под топчана, к костру побежал. Медведь за ним. Семь раз вокруг костра хан обежал, медведь все ближе, ближе! Тут хан подпрыгнул, за железную цепь ухватился, сам себя на цепь верхом посадил, над костром повис и. заплакал:

— О-о, Чичкан, смерть ли моя пришла, добро ли меня ждет? Спаси меня, сынок, уведи ты этого спереди желтого, сзади черного зверя…

Спрыгнул Чичкан с медвежьей спины, медведю поклонился.

— Будь счастлив, мальчик, — сказал медведь и ушел.