Джеймс Клавелл - Сегун. Книга 3

– А она может научиться?

Фудзико долго колебалась, прежде чем ответить.

– Идеалом для Андзин-сан было бы иметь в женах Мидори-сан, а Кику-сан – в наложницах.

– Могли бы они научиться жить, мирясь со всеми его… э-э… необычными привычками?

– Мидори-сан – самурай, господин. Это будет ее долгом. Вы прикажете ей. Кику-сан – тоже.

– Но не Андзин-сан?

– Вы знаете его лучше, чем я, господин. Но в вопросах интимных… ему было бы лучше, конечно, обдумать и решить все самому.

– Тода Марико-сама была бы для него идеальной женой, верно?

– Это неожиданная мысль, господин, – не моргнув глазом ответила Фудзико. – Конечно, они оба чувствовали огромное уважение друг к другу.

– Да, – сухо заметил он. – Спасибо, Фудзико-сан. Я подумаю о том, что вы сказали. Он будет в Андзиро примерно через десять дней.

– Благодарю вас, господин. Если можно, я бы предложила, чтобы во владения Андзин-сан включили порт Ито и Ёкосэ.

– Зачем?

– Ито – просто на случай, если порт в Андзиро будет недостаточно большим. Для такого большого корабля может потребоваться стапель побольше.

– Вы уверены?

– Да, господин.

– Вы были там?

– Нет, господин, но Андзин-сан интересовался морем. Вы тоже интересуетесь. Моим долгом было попытаться узнать все о кораблях и мореходстве. Когда мы узнали, что корабль Андзин-сан сгорел, мне захотелось уяснить, можно ли будет построить еще один и если да, то где и как. Идзу – прекрасный выбор, господин. Там легко задержать армии Исидо.

– А почему Ёкосэ?

– А Ёкосэ – потому, что хатамото следует иметь место в горах, где он мог бы проводить время так, как ему подобает.

Торанага внимательно посмотрел на нее. Фудзико казалась такой послушной и скромной… Но он знал, что она столь же несгибаема, как он, и не отступит ни на йоту, пока ей не прикажут.

– Я согласен. И учту то, что вы сказали о Мидори-сан и Кику-сан.

– Благодарю вас, господин, – почтительно ответила она, радуясь, что выполнила свой долг и перед своим властелином, и перед Марико. Ито было выбрано за его стапеля, а Ёкосэ – потому, что Марико сказала: их любовь по-настоящему началась именно там…

– Мне так повезло, Фудзико-сан, – призналась ей Марико в Эдо. – Наша поездка дала мне больше радости, чем я могла ожидать от двадцати жизней.

– Я прошу вас защитить его в Осаке, Марико-сан. Мне очень жаль, что он не похож на нас, не так цивилизован, как мы, бедняга. Его нирвана – жизнь, а не смерть.

«Это все еще верно, – снова подумала Фудзико, вспомнив Марико. – Марико спасла Андзин-сан, а не кто-нибудь другой: не христианский Бог, не другие боги, не сам Андзин-сан, даже не Торанага – никто, только одна Марико… Его спасла Тода Марико-но Акэти Дзинсай.

Прежде чем я умру, я заложу храм в Ёкосэ и завещаю поставить еще храмы в Осаке и Эдо. Это будет одним из моих предсмертных желаний, Торанага-сама, – пообещала она про себя, смиренно взглянув на него и радуясь другим приятным делам, которые она сделает для Андзин-сан. – Конечно, женой должна быть Мидори, никак не Кику… Уж если взять ее, то наложницей, и не обязательно главной. И земли его должны простираться до Симоды на самой южной оконечности Идзу».

– Вы хотите, чтобы я уехала сразу, господин?

– Оставайтесь здесь на ночь, тогда вы сможете выехать утром. Но не через Иокогаму.

– Да, я понимаю. Простите, а я могу вступить во владение новыми землями моего властелина от его имени – и всем, что на них, – в тот момент, как туда приеду?

– Каванаби-сан даст вам необходимые бумаги до отъезда. А сейчас, пожалуйста, пришлите ко мне Кику-сан.

Фудзико поклонилась и вышла. Торанага что-то буркнул про себя. «Жаль, что эта женщина собирается покончить с собой. Она слишком ценна, чтобы потерять ее, и слишком умна. Ито и Ёкосэ?

Ито – еще можно понять. Но почему Ёкосэ? И что еще было у нее на уме?»

Тут он увидел Кику, пересекающую раскаленный солнцем двор, взглянул на ее маленькие ножки в белых таби, – она шла, как бы танцуя, такая милая и элегантная в своем шелковом кимоно, с ярко-красным зонтиком… Мечта каждого мужчины. «Ах, Кику! – подумал он. – Я не могу позволить себе эту мечту, как мне ни жаль. Я не могу выпустить вас в эту жизнь, простите меня. Вам следовало остаться там, где вы и были, в „плавающем мире“, куртизанкой первого класса. Или, еще лучше, гэйся . Что за прекрасную идею подала эта старая карга! Там вы были в безопасности… Собственность многих, причина самоубийств, диких ссор, участница прекрасных любовных свиданий, почитаемая и внушающая страх, осыпаемая деньгами, с которыми вы бы так презрительно обращались, легенда… Пока цвела бы ваша красота… А сейчас? Сейчас я не смогу сохранить вас, как мне ни жаль. Любой самурай, которому я отдам вас в наложницы, положит себе в постель обоюдоострый нож – полное отвращение с вашей стороны и зависть всех мужчин… Немногие согласятся принять вас. Извините, но это так, сегодня такой день, когда надо говорить правду… Вас не учили вести хозяйство самурая. Как только ваша красота увянет, вы будете выброшены на задворки этой блестящей жизни, хотя ваш дивный голос и ум останутся при вас. Простите, но это тоже правда. Другая состоит в том, что самые блестящие дамы „плавающего мира“, состарившись, из чайных домиков переходят в другие дома – оплакивать былых любовников и ушедшую молодость, топить горе в бочках саке, разбавленных слезами. Не многим удается выйти замуж, в лучшем случае стать женой крестьянина, рыбака, купца, торговца рисом или ремесленника. В такой семье родились и вы – редкий цветок, распустившийся в дикой чаще единственно по воле кармы, чтобы мгновенно отцвести и исчезнуть… Так печально, очень печально… Как мне дать вам детей-самураев?

Держи ее при себе до конца жизни, – подсказал ему внутренний голос. – Она этого заслуживает. Не дурачь себя, как дурачишь других. Ведь ты легко можешь удержать ее, мало что давая, оставляя ее, когда тебе захочется, как своих любимиц Тэцуко или Кого. Разве Кику для тебя не тот же сокол? Только сокола, которого вы кормите с руки, пускаете на добычу и отзываете приманкой, используют год-другой, а потом он исчезает навеки… Почему бы не подержать ее? Она просто еще один сокол, хотя и совсем особый… Очень высоко летающий, яркий, радующий глаз, но ничего более… Редкая, необыкновенная и… такая искусная в любви…»

– Почему вы смеетесь? Чему вы так радуетесь, господин?

– Тому, что вижу вас, госпожа…

Блэкторн и самураи разбирали останки «Эрзама». Блэкторн изо всех сил тянул за один из трех канатов, привязанных к основанию киля.

– Хиппару-у-у! – кричал он. – Тяни!

Сотня самураев, раздетых до набедренных повязок, с усилием тянула за канаты. Стояла вторая половина дня, отлив, и Блэкторн надеялся, что сдвинет с места остов корабля и вытащит его на берег, чтобы использовать то, что удастся. Он изменил свой первоначальный план, узнав, к великой своей радости, что на следующий день после несчастного случая из моря удалось вытащить все пушки, да в таком хорошем состоянии, словно они только что выпущены из литейного цеха близ Чатема, в его родном графстве Кент. Удалось еще спасти почти тысячу пушечных ядер, цепи, немного картечи и множество кованых и литых частей корпуса. Все это погнуто, поцарапано… Но теперь у него есть детали для корабля, о которых он и не мечтал.