Уилбур Смит - Раскаты грома

– Гадкий мальчишка! – Она дрожала от волнения, волосы выбились из тугого пучка, и прядь свесилась ей на щеку. – Ах, как хорошо, что ты вернулся.

Неожиданно она заплакала.

– Не надо, ма. Пожалуйста, не надо.

Он никогда раньше не видел, как она плачет.

– Это просто… просто от неожиданности… – Она нетерпеливо смахнула слезы. – Все в порядке.

Шон отчаянно пытался чем-нибудь отвлечь ее.

– Эй! – с облегчением воскликнул он. – У меня есть для тебя еще один сюрприз.

– Позже, – ответила она. – Не все сразу.

– Да он не станет ждать.

Шон провел мачеху к двери и вывел на веранду, обнимая рукой за плечи.

– Дирк, – крикнул он. – Иди сюда.

И почувствовал, как она застыла, глядя на входящего в ворота Дирка.

– Это твоя бабушка, – представил Шон.

– А почему она плачет?

Дирк разглядывал Аду с нескрываемым любопытством.

Позже они сидели за столом в кухне, а Ада и Мэри громоздили перед ними горы еды. Ада Кортни всегда считала, что первым делом мужчину нужно накормить.

Мэри была взволнована почти так же, как Ада, – она воспользовалась теми минутами, когда оставалась одна, и теперь была аккуратно причесана и надела яркий новый передник, но пудра, которой она старалась скрыть уродливые шрамы на коже, только привлекала к ним внимание. Из сочувствия Шон старался не смотреть на нее, и Мэри это заметила. Она взялась завоевывать внимание Дирка, ненавязчиво суетясь вокруг него, а Дирк воспринимал это как нечто естественное.

Пока они ели, Шон коротко рассказывал Аде, как провел те годы, пока отсутствовал, смягчив описание обстоятельств смерти матери Дирка и не распространяясь о том, чем не мог гордиться.

Наконец он закончил:

– И вот мы дома.

– Моряк из морей вернулся домой, и охотник с гор вернулся домой [6]… Дирк, не набивай так рот и держи его закрытым, когда жуешь. Вы надолго к нам? Мэри, посмотри, не осталось ли слоек в миске – Дирк еще не наелся.

– Он переест и заболеет. Не знаю. Ненадолго – ведь идет война.

– Собираешься участвовать?

– Да.

– О Шон! Неужели это обязательно?

Она знает, что иначе нельзя. Выбирая в коробке сигару, Шон впервые за все время внимательно взглянул на мачеху. Есть седина (почти столько же, сколько черных волос); виски совсем белые, и кожа утратила свежесть молодости, высохла, так что возле уголков глаз появились морщинки; кожа на руках плотно натянута, выпирают костяшки пальцев и синие вены. Вдобавок Ада пополнела, грудь у нее полная и круглая, не два холма, а ровный валик…

Но прочих ее качеств, хорошо памятных ему, казалось, не только не убавилось, но даже прибыло – спокойного самообладания, проявляющегося в неподвижности рук и тела и смягчавшегося весельем в уголках рта; в глубине глаз – сочувствия и понимания всего, на что они смотрели. А пуще всего – неуловимой ауры доброты: он снова почувствовал, что за этими глазами не может таиться ничто разрушительное.

Шон раскурил сигару и заговорил сквозь дым, скрывавший его лицо:

– Да, ма, я должен идти.

И Ада, чей муж тоже ушел на войну и не вернулся с нее, не смогла утаить в глазах печаль.

– Да, вероятно, должен. Гарри уже ушел – и Майкл просился вместе с ним.

– Майкл? – переспросил Шон.

– Сын Гарри. Он родился вскоре после… после твоего отъезда из Ледибурга. Этой зимой ему исполнится восемнадцать.

– Какой он? – нетерпеливо спросил Шон. «Майкл, вот как назвали моего сына. Моего первенца. Клянусь Господом, это мой первенец, а я даже не знал его имени, пока он не стал почти взрослым».

Ада смотрела на него, и в ее глазах был невысказанный вопрос.

– Мэри, пожалуйста, отведи Дирка в ванную. Постарайся хоть немного отереть ему рот. – Когда они вышли, она ответила на вопрос Шона: – Он высокий мальчик, высокий и стройный. Смуглый, как его мать, но серьезный. Всегда первый в классе. Я его очень люблю. Он часто сюда приходит. – Она немного помолчала, улыбаясь, и добавила: – Шон…

Шон быстро перебил:

– А как Гарри?

Он чувствовал, о чем она собирается спросить.

– Гарри не слишком изменился. Ему не везло. Бедный Гарри, на ферме его преследовали неудачи. Чума рогатого скота уничтожила стада, ему пришлось брать ссуду в банке. – Она поколебалась. – И он много пьет. Не знаю – он никогда не приходит в отель, и я не видела его выпивающим, но по всему так и есть.

– Я отыщу его, когда отправлюсь в Коленсо.

– Тебе нетрудно будет его найти. Гарри – заместитель командира полка, при генерале. На прошлой неделе он из майора стал подполковником и награжден орденом «За выдающиеся заслуги» вдобавок к Кресту Виктории. Он осуществляет связь между имперскими и колониальными войсками.

– Боже! – Шон был поражен. – Гарри подполковник!

– Генерал Буллер высоко его ценит. Генерал тоже награжден Крестом Виктории.

– Но ты же знаешь, как Гарри получил эту награду, – возразил Шон. – По ошибке! Если Гарри в Главном штабе – да смилостивится Господь над британской армией!

– Шон, нехорошо так говорить о брате.

– Подполковник Гаррик Кортни!

Шон громко рассмеялся.

– Не знаю, что произошло между тобой и Гарри. Но что-то отвратительное, и я не хочу слышать об этом в своем доме.

Ее тон заставил Шона оборвать смех.

– Прости.

– Прежде чем мы закроем эту тему, хочу предупредить. Будь очень осторожен в отношениях с Гарри. Не знаю, что между вами произошло, – и не хочу знать, но Гарри тебя по-прежнему ненавидит. Раз или два я заговаривала о тебе, но он меня останавливал. Однако я знаю об этом от Майкла – мальчик перенял ненависть к тебе от отца. Для него это почти одержимость. Будь осторожен с ним.

Ада встала.

– А теперь о Дирке. Замечательный ребенок, Шон. Но, боюсь, ты его избаловал.

– Тигренок, – согласился Шон.

– Где он учился?

– Ну, он немного умеет читать…

– Оставишь его у меня. К началу учебного года я запишу его в школу.

– Я как раз хотел просить об этом. Оставлю тебе денег.

– Десять лет назад на мой банковский счет были загадочным образом переведены десять тысяч фунтов. Это не мои деньги, и я положила их под проценты. – Она улыбнулась, и Шон почувствовал себя виноватым. – Можно использовать их.

– Нет, – сказал Шон.

– Да, – возразила Ада. – А теперь скажи, когда ты уезжаешь.

– Скоро.

– Скоро?

– Завтра.

За Питермарицбургом, поднимаясь по дороге Уорлд-Вью, Шон и Мбежане все время ехали в солнечном свете и наслаждались ощущением дружбы. Долгое время общих тревог и общего смеха необыкновенно прочно связали их, и теперь они были счастливы, как только могут быть счастливы люди. Их шутки были старыми шутками, и ответ на них приходил почти машинально, но общее волнение было внове – как если бы каждый день вставало новое солнце. Ведь они ехали на войну, на очередную встречу со смертью, и все прочее утрачивало значение. Шон чувствовал себя свободным, мысли и отношения с другими людьми, так тяготившие его в минувшие месяцы, куда-то ушли. Как корабль, идущий в бой, он с новой легкостью двигался навстречу неожиданностям.