Уилбур Смит - Голубой горизонт

Верити вздохнула и повернулась к матери.

– Осада входит в заключительную стадию, – послушно сказала она.

Они с матерью никогда не были близки. Каролина – нервная, истеричная женщина. Муж полностью подавил ее, и у нее не оставалось ни времени, ни сил для роли матери. Как ребенок, она не способна была на чем-то долго сосредоточиваться, и ее мысли порхали с предмета на предмет, как бабочка в весеннем саду.

– Я буду так рада, когда этот ужас закончится и твой отец воздаст по заслугам негодяю аль-Салилу. Тогда мы забудем об этой страшной истории и вернемся домой.

Для Каролины домом было консульство в Дели. За каменными стенами, в ухоженном саду и в прохладных дворах с журчащими фонтанами она была в безопасности, отъединена от жестокого, чуждого мира Востока. Она почесала шею и негромко застонала. Белую кожу покрывала алая сыпь. Влажный тропический воздух и постоянное пребывание в закрытой каюте усиливали ее обычную потницу.

– Принести тебе охлаждающей мази? – спросила Верити. Она всегда удивлялась тому, как легко мать заставляла ее чувствовать себя виноватой. Она прошла туда, где в углу юта в широком гамаке, подвешенном капитаном Корнишем, лежала Каролина. Парусиновый навес бросал на нее тень, но позволял прохладному пассату обвевать ее полное влажное тело.

Верити склонилась к ней и принялась втирать в воспаленную зудящую сыпь белую мазь. Каролина лениво помахала рукой. Ее кольца с бриллиантами глубоко впились в отечную белую кожу. Стройная коричневая девушка-индианка в красивом шелковом наряде протянула с другой стороны блюдо со сластями. Каролина выбрала розовый кубик рахат-лукума. Когда девушка начала подниматься, Каролина остановила ее повелительным щелчком пальцев, взяла еще два кусочка ароматного желе и положила в рот. Она жевала с детским удовольствием, сахарная пудра белым налетом покрыла ее губы.

– Как по-твоему, что будет с аль-Салилом и его сыном Мансуром, когда их схватит Кадем ибн-Абубакер? – мягко спросила Верити.

– Не сомневаюсь, нечто весьма неприятное, – без особого интереса ответила Каролина. – Калиф жестоко расправляется со своими врагами, их топчут слоны, расстреливают из пушек. – Она содрогнулась и потянулась за стаканом медового шербета, который протянула девушка. – Я не хочу говорить об этом. – Она отпила из стакана, и ее лицо прояснилось. – Если к концу месяца все это закончится, мы успеем в Дели к твоему дню рождения. Я собираюсь дать бал. Будут присутствовать все подходящие холостяки из служащих компании. Пора найти тебе хорошего мужа, моя дорогая. В твоем возрасте я уже четыре года была замужем и родила двоих детей.

Неожиданно Верити страшно, как никогда раньше, рассердилась на эту вялую тщеславную женщину. Она всегда обращалась с матерью почтительно, находила оправдания ее обжорству и другим слабостям. До встречи с Мансуром она не понимала, насколько ее мать находится во власти отца, как сознание вины поработило ее. Но теперь безмозглое, высокомерное самодовольство матери возмутило ее.

– Да, мама, – с горечью сказала она, – и первым из этих детей был незаконный сын Тома Кортни.

Не успела она произнести эти слова, как тут же об этом пожалела.

Каролина смотрела на нее большими блестящими глазами.

– Ах ты гадкая, злая девчонка! Ты меня никогда не любила, – заскулила она, и пережеванный рахат-лукум, смешанный с шербетом, закапал ей на платье.

Вся почтительность Верити испарилась.

– Ты помнишь Тома Кортни, мама? – спросила она. – И чем вы с ним занимались на борту дедушкиного «Серафима» во время плавания в Индию?

– Ты никогда… Кто тебе сказал? Что ты слышала? Это неправда! – истерически закричала Каролина.

– А Дориан Кортни? Ты помнишь, как вы с отцом оставили его гнить в рабстве, когда он был еще ребенком? Как вы с отцом лгали Тому Кортни? Как вы сказали ему, что Дориан умер от лихорадки? Мне вы рассказывали ту же ложь. Даже показали могилу на острове Ламу, где он будто бы похоронен.

– Прекрати! – Каролина руками зажала уши. – Я не стану слушать эту грязь.

– Это грязь, мама? – холодно спросила Верити. – Тогда кто, по-твоему, аль-Салил, которому ты желаешь смерти под ногами слона или от выстрела из пушки? Разве ты не знаешь, что он и есть Дориан Кортни?

Каролина смотрела на нее, лицо ее стало белым, как молоко, и на нем еще резче выделялась алая сыпь.

– Ложь! – прошептала она. – Все это злобная ложь.

– А сын аль-Салила, мама, это мой двоюродный брат Мансур Кортни. Ты ищешь для меня мужа? Больше не ищи. Если Мансур окажет мне честь и попросит выйти за него, я не буду раздумывать. Я полечу к нему.

Каролина издала сдавленный крик и выпала из гамака на палубу. Девушка и два корабельных офицера подбежали к ней, чтобы помочь встать. Встав, она вырвалась из их рук – жир дрожал под ее кружевами и испачканным платьем – и с трудом поднялась по трапу в большую каюту.

Сэр Гай услышал ее крик и выбежал из каюты без сюртука. Он схватил жену за руку и втащил в каюту.

Верити одиноко стояла у борта в ожидании наказания. Она знала, что оно неизбежно. Взгляд ее был устремлен за флотилию дау ко входу в залив, за которым виднелись отдаленные шпили и минареты Маската.

Мысленно она перебирала ужасные новости, которые принес ее отцу Кадем ибн-Абубакер и которые она переводила. Еще до конца месяца Маскат будет в руках Заяна аль-Дина. Мансуру грозит страшная опасность, и она ничем не может ему помочь. Ужас и смятение привели к тому, что она все рассказала матери.

«Прошу тебя, Господи, – молилась она. – Не дай ничему плохому случиться с Мансуром».

Через час слуга отца пригласил Верити к нему.

В каюте в кресле у окна, выходящего на корму, сидела ее мать. Она вытирала смятым влажным платком глаза и шумно сморкалась.

Отец стоял в центре каюты. Он по-прежнему был без сюртука. Лицо у него было жесткое и строгое.

– Что за лживые гадости ты наговорила своей матери? – спросил он.

– Это не ложь, отец, – вызывающе ответила она. Верити знала, каковы могут быть последствия, если она вызовет гнев отца, но ее охватило безрассудное безразличие.

– Повтори все, – приказал сэр Гай.

Спокойным, размеренным тоном она повторила все, что рассказал ей Мансур. Когда она закончила, он ничего не сказал. Подошел к кормовому окну и долго смотрел на невысокие лазурные волны. На жену он даже не взглянул. Молчание затянулось. Верити знала, что так он пытается устрашить ее, ослабить сопротивление.

– Ты утаила это от меня, – сказал он наконец. – Почему ты сразу не сообщила мне все, что узнала? Это был твой долг, девочка.

– Значит, ты ничего не отрицаешь, отец? – спросила Верити.

– Я ничего не должен отрицать или утверждать. Я не на суде. Это тебя мы судим.