Джеймс Тейбор - Глубокая зона

Потрясенный, Кейси лежал на полу, слабо взмахивая руками. Эвви Флеммер подошла, стала рядом. Слегка наклонилась, и он разглядел ее лицо – спокойное, любопытное лицо ученого, наблюдающего процесс, который, возможно, заслуживает внимания.

Затем Эвви сделала странную вещь. Она улыбнулась.

У него посинели губы, расширились зрачки. Кейси еще мог думать, но ноги и руки онемели, а глаза все сильнее затягивались пеленой, будто он глубже и глубже погружался в темную воду.

– Эвви.

Он даже не был уверен, что произнес это вслух.

Флеммер смотрела, как Кейси умирает, однако двойное искажение от масок делало его лицо размытым и нечетким. Оно могло быть лицом другого человека, толстошеего и волосатого, как обезьяна, который в душном трейлере в Оклахоме вытворял с ней отвратительные вещи на глазах у ее матери. Каждый день она смотрела на их фотографии – напоминала себе о том, что отец сейчас в Макалестере, тюрьме строгого режима штата Оклахома. Она досконально изучила, что именно проделывают с извращенцами за решеткой. Посмертную фотографию матери она тоже хранила, чтобы наслаждаться ужасом существования этой женщины – не в тюрьме, а в аду, куда та непременно попала, повесившись после рассмотрения дела о насилии над ребенком.

Кейси что-то сказал. Флеммер видела, как двигаются губы, но ничего не слышала. В течение долгих лет совместной работы она едва выносила его присутствие рядом с собой. Все эти прикосновения и ласки, поглаживания и похлопывания, воркование… Отвращение порой достигало таких вершин, что она едва не бежала в туалет, чтобы проблеваться. Приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не закричать и не выцарапать глаза старому козлу. Но она справилась. Деваться некуда. Слишком многое стояло на кону. И – да, она чуть не расхохоталась от счастья, когда, наконец, принесли зашифрованный приказ к действию. Вынесите мусор до пятницы.

Спустя некоторое время Флеммер подошла к основному инкубатору – ящику из нержавеющей стали размером с холодильник, со стеклянной наружной дверью и четырьмя внутренними камерами, каждая – с собственной герметичной стеклянной крышкой. Камеры позволяли поддерживать микросреду. В каждой из них можно было задавать тип и интенсивность источника света, состав атмосферы, температуру, влажность, ионизацию, электромагнитные поля, давление и другие условия.

Во всех камерах стояли чашки Петри с бактериями – колониями АКБ, с которыми работал Лу Кейси. Бактерии с нарушенным генетическим кодом в питательной среде из агара растекались яркими красными, зелеными и оранжевыми пятнами. Из набедренного кармана костюма Флеммер достала удлиненную, работающую на батарейке электрическую лампочку с интенсивным ультрафиолетовым излучением.

Она нажала кнопку на панели инкубатора, внутри вспыхнул ядовито-голубой свет. Открыв крышку камеры, Эвви подержала ультрафиолетовую лампу над культурами и закрыла крышку. Со всеми оставшимися камерами проделала то же самое. Затем закрыла основную дверь инкубатора, убрала лампу и огляделась. Если не считать лежащее на полу тело, вокруг царил полный порядок. Оставив Кейси в лаборатории, она приняла обеззараживающий душ, поднялась в его кабинет и забрала записку. Время позднее, а значит, читать ее здесь было некому. Завтра его найдут. Все будет выглядеть как несчастный случай: стресс, усталость и ослабленный эмфиземой организм – стечение обстоятельств, приведшее к трагедии.

Слишком большую часть своей жизни Эвви Флеммер прожила в одиночестве, в маленьких темных комнатах и квартирках, окна которых выходили в проулки между домами. Теперь она изменит внешность и папиллярные узоры при помощи лучших пластических хирургов. Стройная и похорошевшая, купит себе виллу на юге Франции, в Провансе. Никакой вычурности – просторный старый дом. Толстые каменные стены, покрытые кремовой штукатуркой и увитые плющом. В саду на деревьях огромными золотыми каплями будут висеть груши. Но главное – освещение. Через огромные окна виллы будет струиться чистый свет, яркими пятнами ложась на полу из старинного дуба. Она больше никогда не будет жить в темноте. Ей предстоит жить в очищающем свете Прованса. Джоселина Аламеда Тремейн не будет ничего бояться. Это имя дал ей мистер Адельгейд. Имя для новых документов. Итак, Джоселина, не Эвви, скоро насладится шампанским «Дом Периньон» в капитанской каюте суперъяхты «Лебенс Лебен» [40] «Lebens Leben» в буквальном переводе с немецкого звучит как «жизненная жизнь». , плывущей на восток, к восходу новой жизни.

Халли и Канер проделали обратный путь до лагеря у бурливой реки, где они в последний раз видели Боумана. Оба валились с ног от изнеможения. Не говоря ни слова, слишком уставшие, чтобы есть, они забрались в спальные мешки и уснули.

Во сне Халли увидела Боумана. Он склонился над ней, водил кончиками пальцев по щеке, что-то шептал, касался губами ее губ. Ладонь скользнула вниз по ее шее, проникла под спальник, обхватила грудь. Халли двигалась, стонала под ласками его пальцев.

«Да, – бормотала она. – Пожалуйста, да».

Но рука ускользнула, и она вновь провалилась в сон.

– Халли?

Боуман?

– Халли, вставай. У меня кое-что для тебя есть.

Она открыла глаза. Ее спальное место освещал нашлемный фонарь. Не Боумана – Эла Канера. С дымящейся кружкой в руках он присел рядом на одно колено.

– Подумал, ты захочешь выпить чаю, – произнес он, приблизив лицо к Халли, чтобы не перекрикивать шум реки.

Наконец, она окончательно проснулась, откинула верх спальника, села. Взяла протянутую кружку, отхлебнула.

– Осторожно, горячо, – предостерег Канер.

Чай действительно был горячий, крепкий, с сахаром и сухим молоком – самый вкусный напиток в ее жизни. Дуя на поверхность, она пила и ощущала прилив энергии.

– Чудесный чай. Спасибо.

– Не за что. – Он подвинулся ближе, скрестил ноги, улыбаясь, наблюдал за ней. – Ты долго спала.

– Давно встал?

– Давненько. Как твоя рука?

Она слегка сжала кисть, сморщилась.

– Чертовски больно. Но ничего. Заживет. А ты как?

– В порядке, – отозвался он. – Правда, в порядке.

Халли посмотрела ему в лицо.

– Голос почти что радостный.

В ее тоне Эл уловил удивление.

– Ну, мы ведь достали «лунное молоко», мы живы и идем обратно. Как тут не радоваться?

Действительно. Разве что трое хороших людей погибли, подумала Халли, но промолчала. В некотором смысле он был прав. Они пришли сюда за «лунным молоком», и сейчас операция уже подходила к концу. Вот что самое главное. Три смерти – это ужасно, но они предотвратят сотни тысяч, а может, и миллионы мучительных смертей. Все участники экспедиции, отправляясь сюда, полностью осознавали опасность.