Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

С некоторыми из встречных кабальеро я обменивался приветствиями, другим кивал, прочих же, памятуя о своем привилегированном положении, и вовсе оставлял без внимания. Большинство кабальеро разъезжали здесь вдвоем, втроем или маленькими группами, однако я предпочитал бывать на променаде один. По правде говоря, друзей у меня вообще было не так уж много, и хорошо знавшие меня люди считали, что при всем умении поддержать компанию я по натуре – одиночка.

Большинство ровесников казались мне глупцами, причем приятели, с которыми я частенько коротал время за карточным столом, не составляли исключения. Хотя дядюшка именовал их моими друзьями, amigos, они скорее являлись просто знакомыми. Разговоры с ними нагоняли на меня скуку, но не играть же в карты самому с собой, да и пить вино в одиночку тоже не станешь. Так или иначе, если не считать игры да попоек, я предпочитал общество Урагана, верхом на котором посещал самые отдаленные и глухие места. Изабелла говорила мне, что такими повадками я напоминаю ей ягуара, этого огромного кота джунглей, который тоже охотится в одиночку.

А вот и она, милостью Господней, самая красивая женщина Гуанахуато! Экипаж Изабеллы окружали кабальеро-креолы, все как один добивавшиеся ее внимания, но стоило мне, проигнорировав толпу обожателей, погарцевать на Урагане у ее кареты, как девушка со смехом помахала мне рукой. До чего же она была хороша – моя Изабелла, прекрасная, как богиня, облаченная в царственное, пурпурное, расшитое золотом одеяние. Ее брови были вычернены жженой пробкой, что придавало ей игривый вид, еще пуще будораживший мою почерневшую от грехов душу.

– А, дон Хуан, очень рада вас видеть. И как это только вас угораздило прервать свои утомительные скитания по буеракам и почтить нас своим присутствием здесь, на paseo, присоединившись к обществу других кабальеро?!

– Должен заметить, сеньорита, – ответил я нарочито громко, чтобы некоторые из помянутых молодых людей меня услышали, – вид и манеры иных здешних кабальеро убеждают меня в том, что я стократ прав, предпочитая общество лошадей.

Изабелла залилась тем звонким, мелодичным смехом, от которого таяло мое сердце. Вообще-то она не одобряла мою привычку в одиночку скитаться по глухомани и порой упрекала меня в том, что я столько времени уделяю лошадям и редко появляюсь в светском обществе. Особенно моей возлюбленной не нравилось, что я вожу компанию с vaqueros со своей гасиенды и предпочитаю охотиться с индейским луком. Признаться, я это занятие просто обожал, но от лука на руках оставались мозоли, и потому ладони у меня были не такими нежными, как у иных светских вертопрахов, обхаживавших Изабеллу. Сама же она очень любила прогулки в карете, всевозможные покупки, роскошные балы, флирт и танцы, то есть все то, что меня ничуть не привлекало.

Я ехал рядом с ее открытой коляской по огибавшей парк земляной дороге. Компаньонка Изабеллы, сидевшая с ней рядом, флиртовала с одним из всадников, а я тем временем тихонько беседовал со своей любимой.

– Вы говорили с дядей о приобретении титула? – спросила Изабелла, прикрыв рот шелковым веером.

– Да, в этом отношении все идет хорошо, – покривил я душой. – А что ваш отец, вы уже сообщили ему, что собираетесь выйти за меня замуж?

Ее веер затрепетал.

– Отец хочет, чтобы я вышла замуж за графа или маркиза.

– Тогда я куплю герцогский титул.

Ее смех снова зазвенел, как колокольчик. Герцогские титулы не продавались вообще. Можно было стать маркизом: он по рангу считался ниже герцога, но выше графа. Однако на самом деле важен был сам факт принадлежности к титулованному дворянству, а не то, какой именно у человека титул.

– Отец присмотрел мне в супруги одного маркиза. Но, Хуан, даже выйдя за него замуж, я вовсе не перестану благоволить вам.

Она одарила меня кокетливой улыбкой и с показной скромностью похлопала ресницами, после чего продолжила:

– Да, вы вполне можете остаться моим возлюбленным, если поклянетесь никогда не жениться и боготворить одну только меня.

Моя грудь выпятилась от мужского тщеславия.

– Сеньорита, вы никогда не выйдете замуж ни за кого, кроме меня, потому что я убью любого, кто попытается жениться на вас.

– Боюсь, сеньор, что в таком случае вы будете очень заняты, поскольку меня добиваются буквально все мужчины в Гуанахуато.

– Только слепой не пожелал бы вас.

Однако Изабелла прервала мои комплименты, указав на приближавшегося всадника:

– Если не ошибаюсь, это слуга, который ухаживает за вашими лошадьми?

И правда, Пабло, мой vaquero, спешил в нашу сторону на муле.

– Сеньор, ваш дядя очень болен.

А ведь недаром с самого утра меня одолевали дурные предчувствия!

К тому времени, когда я вернулся с Пабло домой, туда уже слетелась целая стая стервятников: все дальние родичи, понаехавшие в колонию из Испании и вечно выпрашивавшие подачки. Как и обычно, я не обратил на них внимания: мы росли и воспитывались порознь и ни с кем из них меня ничто не связывало.

Когда объявили о моем прибытии, из дядиной комнаты выглянул доктор. Он загородил дверь, не давая мне войти.

– Вам нечего там делать. Ваш дядя очень плох. Я сказал бы, он при смерти.

– Тем более я должен его увидеть.

Лекарь отвел глаза.

– Он не желает вас видеть.

– Но почему?

– Не знаю. И вообще, ваш дядюшка попросил, чтобы к нему привели его духовника.

Донельзя удивленный и смущенный, я отправился на конюшню проведать своих лошадей. Как странно: дядя Бруто умирает и не хочет видеть меня... Конечно, мы не были с ним особенно близки, но, кроме множества надоедливых попрошаек, столпившихся сейчас в прихожей, у меня не было в колонии других родственников. Неужели дядя так и покинет сей мир, не попрощавшись со мной?

Озадачивала и его внезапная хворь: насколько мне помнилось, Бруто всегда отличался отменным здоровьем, и недуги его сторонились. После прихода священника я снова поднялся на верхний этаж и стал дожидаться в комнате, смежной с его спальней. Вскоре священник вышел, но, вместо того чтобы рассказать, как обстоят дела, молча уставился на меня широко раскрытыми глазами, некоторое время постоял так с отвисшей челюстью и ушел. Уже из окна я увидел, как духовник дядюшки припустил по улице так, будто за ним по пятам гнались те адские псы, которые преследовали меня в ночных кошмарах. Интересно, и куда это его понесло? Разве долг священника заключается не в том, чтобы находиться у постели умирающего, напутствуя и утешая несчастного, пока тот не отдаст Богу душу?

Доктор выглянул было из спальни, но, увидев, что я сижу в прихожей, моментально нырнул назад, захлопнув за собой дверь.

Dios mío, да что же такое стряслось с миром? Неужто Земля перестала вращаться вокруг Солнца? Или небо готово обрушиться? В тот момент, пожалуй, ничто бы меня не удивило.