Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

– Давид против Голиафа! – крикнула мне она.

Мушкетный огонь с крыши поражал множество индейцев, но град камней не прекращался, и в конце концов мушкетеры, не выдержав обстрела, вынуждены были покинуть выгодную позицию на крыше и убраться в помещение.

Плотная масса индейцев валом валила на баррикады и здания, но мушкетный огонь, ведшийся почти в упор, раз за разом выкашивал шеренги наступавших. С такого расстояния и стреляя по такой толпе, испанцы просто не могли промахнуться, им достаточно было направлять мушкеты в сторону противника.

Потери наши увеличивались, и еще недавно светившееся от счастья лицо Марины становилось все мрачнее. Ацтеки гибли сотнями, но они продолжали двигаться вперед, переступая через тела павших товарищей. Те, у кого не имелось оружия, забирали его у убитых.

Я взирал на эту страшную бойню, не в силах вымолвить ни слова, не в силах даже упорядочить бешено скачущие в голове мысли. Я слышал о том, как испанские семьи, вооруженные лишь кухонной утварью, пытались дать отпор французским захватчикам, но ничто из виденного в Испании не могло подготовить меня к подобному зрелищу.

И все-таки индейцы упорно выдавливали защитников с баррикад и теснили их назад, к зданиям. Когда стало ясно, что положение на баррикадах и улице Лос-Позитос критическое, Риано во главе отряда из двадцати человек совершил вылазку из зернохранилища. Он спокойно расположил вспомогательные силы на позиции, вернулся к зданию и уже в дверях задержался и оглянулся, чтобы обозреть с крыльца ход сражения. И тут один из наших солдат взял губернатора на прицел и всадил мушкетную пулю ему в голову.

Когда унция свинца ударила Риано в висок, я не испытал злорадства. Конечно, план погубить меня, выслав на манильском галеоне на каторгу, наверняка был разработан с санкции губернатора Гуанахуато. И Марина права: человеком чести он был только с теми, кого считал равными себе. Он взялся за оружие, чтобы не дать другим возможность получить те права, которыми пользовался с рождения, и погиб, защищая свои привилегии.

И вот сейчас, увидев, как он упал, я тут же понял: случилось нечто значимое. Будучи губернатором большой, богатой провинции, Риано являлся одним из самых могущественных людей в Новой Испании. И что же – он был повержен ничтожным пеоном, вооруженным ржавым мушкетом.

* * *

Боевой дух обороняющихся был сломлен. Несмотря на убийственный мушкетный огонь, натиск ацтеков на баррикады не ослабевал, и в конце концов, не выдержав напора, их защитники побежали к широким дверям зернохранилища.

И тут у меня сжалось сердце.

Марина!

Она отчаянно размахивала мачете в самой гуще схватки, но затем мушкетная пуля сразила ее лошадь, и я потерял Марину из виду. Я пришпорил Урагана, шлепнул его по крестцу, и жеребец рванулся вперед, врезавшись в толпу индейцев. На всем скаку я схватил висевший у седла сигнальный рог и издал долгий, пронзительный звук.

Бойцы расступались передо мной, как воды Черного моря перед Моисеем, а те, кто замешкался, едва увертывались из-под копыт Урагана. Я увидел Марину, обернувшуюся на звук горна. Лошадь под ней пала, но сама она была цела и невредима и сейчас, бросив на меня свирепый взгляд, вновь отвернулась, чтобы присоединиться к схватке.

Что-то попало в мою шляпу. Раскаленный кусок свинца проделал в тулье сквозную дыру, но при этом шляпа, как ни странно, осталась на голове. А главное, голова – на месте. Я пригнулся в седле, молясь, чтобы пуля не угодила в Урагана, поскакал за Мариной, схватил ее за волосы и развернул жеребца, чтобы умчаться прочь, подальше от сражения.

Но не тут-то было. Я вскрикнул от боли и выпустил Марину, когда эта puta изо всей силы плашмя ударила меня мачете. Внезапно земля вокруг нас вздыбилась под мушкетными пулями. Я схватил Марину, затащил на Урагана, и он вынес нас в безопасное место.

Снова оказавшись на вершине холма, откуда, словно с высоты птичьего полета, была видна вся картина сражения, я сказал:

– Мне прекрасно известно, что у тебя руки чешутся лично посчитаться за все обиды, нанесенные твоим соплеменникам со времен Кортеса, но если ты погибнешь, то очень подведешь падре.

– Как это?

– Да очень просто. У него есть десятки тысяч бойцов, готовых отдать свои жизни, а вот искусных разведчиков ему очень и очень недостает.

Похоже, мой довод оказал-таки на Марину желаемое воздействие, умерив ее ярость.

Мы наблюдали за отходом испанцев к зернохранилищу. Бо′льшая часть их укрылась внутри строения, но некоторые, включая отряд конных драгун под началом Кастильо, остались снаружи после того, как захлопнулись массивные деревянные створки. Эти люди были обречены – индейцы навалились на них скопом и, подавляя численностью, безжалостно убивали. Битва превратилась в бойню, и я приметил, как некий вражеский солдат воспользовался неразберихой: сбросил мундир и присоединился к атакующим, словно с самого начала был одним из них.

Хотя, лишившись командира, защитники, безусловно, растерялись, однако пока вырвать у них победу нам все-таки не удалось. Похоже, Гильберто Риано сумел возглавить их, заняв место своего отца. Я видел, как по его приказу люди стали швырять что-то в самую гущу наседавшей на зернохранилище толпы индейцев. Загремели взрывы. То, что использовали защитники в качестве бомб, показалось мне очень знакомым, и я, хоть и не сразу, вспомнил, что это фляги, в каких мой дядюшка некогда поставлял на рудники ртуть. Оборонявшиеся наполнили их черным порохом и шрапнелью и прикрепили короткие запальные шнуры. Многие из этих бомб взрывались еще в воздухе, производя ужасающий эффект – жуткий грохот, адское пламя и, главное, острые как бритва, осколки, разлетающиеся со страшной скоростью во все стороны, разрывая и терзая плоть.

Залпы и взрывы пробивали в толпе индейцев огромные бреши, но они тут же вновь затягивались, ибо места павших занимали их товарищи.

Мы оставили свою позицию и присоединились к группе, окружавшей Идальго и Альенде. Двое вождей следили за ходом сражения и отдавали приказы офицерам на переднем крае. Было очевидно, что для успешного завершения дела необходимо проломить главные двери.

К нашему восстанию присоединились также рабочие с серебряных рудников. По приказу падре несколько рудокопов, прикрываясь чем только можно, попытались высадить двери ломами, но крепкое дерево не поддалось.

Неожиданно навстречу падре выступил совсем молоденький, лет девятнадцати-двадцати, рудокоп. Он снял соломенную шляпу и робко предложил выжидательно смотревшему на него вождю повстанцев:

– Святой отец, я могу поджечь двери.

– Поджечь двери?

– Sí, если вы дадите мне смолы и ветоши, которая хорошо горит.