Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

Падре кивнул.

– Я горжусь тобой, мой отважный сын.

Паренек уже уходил, когда отец Идальго крикнул ему вдогонку:

– Как твое имя?

– Меня кличут Пипила, – отозвался рудокоп.

Глядя, как парнишка направился к дверям зернохранилища, сгибаясь под тяжестью камня, который держал над головой для защиты, я изумлялся и восхищался его мужеством. На груди у юного рудокопа висел узел из тряпья с горшочком смолы и прикрепленной к нему шахтерской свечой. Пули, рикошетом отскакивавшие от каменной плиты, не могли задержать смельчака.

Наверху взорвалась бомба. Юнец упал на колени; большой камень, прикрывший его от мушкетных пуль, качнулся в сторону. Пипила снова укрылся под камнем: земля вокруг него взметнулась под пулями. Уже на подступе к дверям парнишка на миг замер (собирается с духом, подумал я), а уже в следующее мгновение он мазал створки дверей смолой и прилеплял к ним ветошь. Пламя вспыхнуло мгновенно. Я в изумлении покачал головой. Штурмующие рвались к этим дверям так же отчаянно, как и осажденные защищали их, всего погибло более тысячи человек, а тут какой-то мальчишка в считаные минуты разобрался с ними при помощи свечи и промасленной ветоши.

Когда огонь охватил деревянные створки, индейцы устремились вперед: несколько человек подхватили бревно, решив использовать его в качестве тарана. Даже с расстояния я видел, какая паника охватила защитников склада, высовывавшихся из окон, чтобы бросать бомбы или стрелять из мушкетов. Они понимали, что, когда дверь не выдержит, им придется столкнуться с разъяренными ацтеками лицом к лицу. Некоторые уже молили о пощаде, а какой-то дурак высыпал индейцам на головы мешок серебряных монет. Видимо, обезумев от отчаяния, он решил, что таким образом может купить себе жизнь. Наконец в окне верхнего этажа вывесили белый флаг, и все мы вздохнули с облегчением.

Индейцы, ломившиеся в двери, остановились и разразились радостными возгласами. И тут вдруг Гильберто Риано и еще двое испанцев высунулись из окон и швырнули вниз самодельные бомбы – начиненные шрапнелью фляги для ртути. Результат взрывов был ужасающим, однако не менее ужасный вопль исторгли глотки ацтеков, увидевших, как их командиров подло убили под белым флагом перемирия. Обезумев от ярости, индейцы вновь, не считаясь ни с какими потерями, принялись штурмовать двери, навалились на них и, когда они распахнулись, с ревом устремились внутрь. Смертоносный огонь выкашивал, раз за разом, их первые ряды, но они рвались вперед неудержимой волной, и места павших тут же занимали их товарищи.

Падре подозвал меня.

– Хуан, возьми самых надежных людей и позаботься о сохранности казны в зернохранилище.

Я отобрал Диего, его приятеля-шпиона и еще четверых бойцов. Кроме того, за нами увязалась Марина. Я пытался отговорить ее, но она лишь молча бросала на меня яростные взгляды. Эта женщина была значительно упрямее Урагана.

Когда я со своими людьми подоспел к дверям зернохранилища, мушкетные выстрелы внутри еще гремели, но лишь изредка. Воздух заполняли другие страшные звуки – адские вопли защитников гасиенды де Долорес. Это примыкавшее к зернохранилищу сооружение держалось до последнего, но индейцы вломились туда, как раз когда я оказался у зернового склада.

Я ворвался в проем с пистолетом в руке. Испанский офицер, истекавший кровью, которая хлестала из полудюжины ран, стоял на ступенях, удерживаясь на ногах лишь потому, что опирался о древко полкового знамени, и разил индейцев клинком, пока не упал наземь, пронзенный множеством копий.

Одержавшие победу индейцы буйствовали по всему зернохранилищу, безжалостно убивая всех подряд. Они дорого заплатили за этот миг торжества и теперь воздавали кровью за кровь, смертью за смерть. На моих глазах прикончили человека, молившего о пощаде, но я не питал к нему сострадания: он был одним из тех, кто вместе с Гильберто Риано швырял бомбы под флагом перемирия. Сам Гильберто тоже погиб: его тело было перекручено самым немыслимым образом, голова почти отделена от туловища.

Где же тут может быть спрятана казна? Когда я приходил сюда раньше, солдаты завязали мне глаза и сняли повязку только на крыше. Однако мне помог инстинкт lépero и bandido. Я заметил часового, стоявшего у двери одной из комнат второго этажа, дальше по коридору. То было единственное помещение, возле которого выставили пост. Свои боеприпасы Риано скорее распределил бы по всему зданию, нежели сосредоточил в одном месте, где они могли быть уничтожены взрывом при единственном случайном попадании, и потому вряд ли часовой караулил арсенал. Я мигом сообразил, что там хранится казна. Протолкавшись сквозь толпу индейцев, я быстро взлетел вверх по лестнице, опередив Диего и остальных. От вида кровавой резни меня мутило. На втором этаже кое-где еще продолжались стычки, но индейцы уже срывали с врагов – как мертвых, так и еще живых – одежду. Пеоны преображались в гачупинос. Они надевали широкополые кожаные шляпы, роскошные панталоны и расшитые серебром куртки. Все, что только удавалось найти, сорвать или подобрать, переходило к победителям, ибо то были трофеи завоевателей. Люди, никогда не владевшие ничем, даже грязью у себя под ногами, вечно ходившие в лохмотьях, жившие в грязных лачугах, сейчас облачались в роскошные наряды тех, кто считал их рабами.

Кровь была повсюду: ею истекали убитые и раненые, она заливала ставший скользким пол, была размазана по стенам, в ней были перепачканы и умирающие и уцелевшие, и оружие, и зерно. И точно так же повсюду была смерть: о ней возвещали и крики победителей, и вопли побежденных.

Дверь в комнату, куда я направлялся, была полуоткрыта – на пороге валялось тело убитого испанца. Я переступил через него и зашел внутрь. Мое внимание сразу привлек сундук, украшенный гербами Гуанахуато, и лишь потом, боковым зрением, я уловил какое-то движение и едва успел отшатнуться, отбив клинком удар. Я потерял было равновесие, но все-таки сумел устоять на ногах.

Моим противником был испанец с окровавленным лицом, державший в правой руке шпагу, а в левой – пистолет. Он уже навел на меня дуло, когда дверь резко распахнулась и появился Диего Райю.

Он бросился между мной и врагом, и тот выстрелил.

– Нет!

В маленьком помещении выстрел прозвучал как раскат грома. Диего отбросило на меня, но я уклонился, проскочил мимо него и снизу вверх нанес испанцу удар клинком под подбородок. Враг отшатнулся и рухнул. Я опустился на колени перед лежавшим на полу молодым ацтеком. Он сознательно прикрыл меня, приняв на себя предназначавшуюся мне пулю, и сейчас по его белой рубахе расплывалась кровь.

– Диего...

– Amigo... – прошептал он, вцепившись на мгновение в мою руку, но затем судорожно дернулся и обмяк.