Гэри Дженнингс - Ярость ацтека

Ввязываться в интриги ученого было в моем положении сущим безумием, но я не мог выкинуть из головы аромат духов этой загадочной женщины. Я слышал об афродизиаках, которые сводят мужчин с ума и обращают их мозги в желе, и, похоже, именно такое воздействие оказали на меня духи графини. Однако в данном случае к вожделению примешивался еще и инстинкт выживания. К добру или к худу, но я связал свою судьбу с Карлосом. В надежде на побег из Новой Испании я намеревался сопровождать его на протяжении всей работы экспедиции. Это сулило возможность добраться до самого Юкатана и даже переправиться на корабле в Гавану. Оттуда участникам экспедиции предстояло вернуться в Испанию, я же рассчитывал обрести в главном городе Кубы пристанище после бегства из колонии. Слишком многое было поставлено на карту, и нельзя было допустить, чтобы интриги этой красавицы иностранки спутали мои планы.

Тайные делишки, которые вел Карлос с графиней, ставили его в опасное положение: ведь возникни у вице-короля хоть малейшие подозрения, ученый кончит свои дни в петле, причем лишь после того, как тюремщики развяжут ему язык, используя такие средства убеждения, какие мог измыслить один только дьявол.

А если Карлосу развяжут язык, то и его верный оруженосец – то есть я – повторит судьбу хозяина: как в пыточной камере, так и на виселице. Чтобы защитить себя, мне придется разобраться в кознях графини и уберечь моего друга от неприятностей – трудная задача, если принять во внимание, как аромат ее духов будоражит воспоминания о былом... и заставляет шевелиться мой garrancha.

Весь оставшийся день я бродил по праздничному городку. Отмечали праздник, который англичане именуют Троицей, то есть сошествие Святого Духа на апостолов после смерти, Воскресения и Вознесения Христа. Католическая церковь называла этот день Пятидесятницей и отмечала на пятидесятый день после Пасхи. В Сан-Агустине, однако, этот праздник приобрел дополнительный размах, причем сугубо церковное торжество, одно из самых почитаемых во всем католическом мире, превратилось здесь почти исключительно в повод для неумеренных азартных игр: главным образом петушиных боев и monte, популярной карточной игры.

Отцы города очистили главную площадь – здесь она называлась Plaza de Gallos, то есть площадь Петухов, – и начали рассаживаться таким образом, чтобы вице-королю и представителям знати было удобно наблюдать за петушиными боями. Из задних рядов зрелищем могли полюбоваться и простые пеоны вроде меня. Ближе к вечеру площадь была уже битком набита азартными зеваками, с алчным блеском в глазах заключавшими пари и делавшими ставки на что только можно, но главным образом на исход петушиных поединков.

Откровенно говоря, меня эти жестокие схватки между бойцовыми птицами с прикрепленными к ногам стальным шпорами, схватки, в которых лилась кровь, летели перья и соперники гибли на потеху публике, не увлекали, однако их популярность среди всех сословий населения была бесспорной. Вокруг насестов толпилось немало женщин, многие из них курили сигариллы и сигары. Дамочки побогаче были разряжены в пух и прах и сверкали множеством украшений.

Лично мне гораздо больше по душе коррида. Это бой с достойным противником, и ни один человек, вышедший на арену, не может быть уверен в том, что el toro, тысячи фунтов мускулов и адской ярости, не вспорет ему живот острыми рогами. Но смотреть, как убивают и калечат друг друга птицы, это не по мне.

Несколько минут я постоял среди зевак, делая вид, будто увлечен зрелищем, а потом, протолкавшись потихоньку сквозь толпу, вернулся обратно к гостинице.

Я ждал на улице, пока карета графини не отвезла ее на вечерний бал. Сменив наряд из черного шелка на желтовато-коричневое атласное платье с бежево-черной мантильей – легким шарфом, который женщины в Испании и у нас в колонии носят поверх головы и плеч, – Камилла добавила к нему бриллиантовые сережки, которые почти касались плеч, и ожерелье из жемчужин грушевидной формы. А надо вам сказать, что в Новой Испании женщины и бриллианты неразделимы, здесь ни один уважающий себя белый мужчина, вплоть до приказчика в лавке, не посмеет сделать предложение, не преподнеся будущей жене бриллианты. Даже красота рубинов и сапфиров не ценится у нас столь высоко, как блеск бриллиантов.

Делая вид, что увлечен азартной игрой, я наблюдал за балконом графини. У нее, конечно, должна быть горничная, значит, надо подождать, пока служанка не уйдет к себе или, что более вероятно, не отправится на улицу, чтобы присоединиться к праздничной толпе.

Приблизительно часа через два я увидел, как в комнате графини погас свет, и, словно случайно, направился в обход гостиницы, с намерением попасть в покои Камиллы и подождать ее возвращения.

Охранник не подвел: черный ход оказался не заперт, и, как и следовало ожидать, дверь в комнату не имела запора, кроме щеколды с внутренней стороны, которую задвигали перед тем, как лечь спать. Никому и в голову не приходило оставлять драгоценности или деньги в номере гостиницы, поэтому постояльцы не запирали комнаты в свое отсутствие.

Внутри царил сумрак, однако графиня оставила гореть одну маленькую масляную лампу, чтобы по возвращении зажечь все остальные светильники. В отсутствие хозяйки в комнате витал ее сладкий аромат. Sí, надушенные нижние юбки – мое слабое место, и этот запах разгорячил мою кровь куда больше, чем петушиные бои толкавшихся внизу зевак.

Добычу я узрел почти сразу: именно эту суму Карлос не так давно, не доверив мне, самолично отнес в дом своего друга. Внутри находилась бумага: очередной чертеж. В полумраке я не мог разглядеть деталей, но было очевидно, что это план какого-то оборонительного сооружения.

– Эх, Карлос, какой же ты глупец! – произнес я вслух, качая головой.

То, что я держал в руках, казалось опаснее и страшнее веревки палача, поскольку повешение считалось слишком мягким наказанием за шпионаж, а изменник заслуживал даже худшей участи, чем иностранный шпион. Поэтому попавшегося на измене перед смертью ждали столь жуткие пытки, что при одной мысли о них меня пробрала дрожь.

Я подпалил уголок листка от лампы и сжег бумагу в камине.

– Зачем ты связался с ней, Карлос? – вслух вопросил я.

Исполняя роль шпиона, этот глупец рисковал не только своей, но и моей шеей, хотя наверняка об этом даже не задумывался. Из нашего разговора я понял, что молодой ученый принадлежал к afrancesado, тем испанцам, которые привержены идеям Французской революции: свободе, равенству и братству. Но одно дело – умствования и разглагольствования, и совсем другое – похищение военных секретов.

Но что же все-таки толкнуло его на эту игру со смертью – любовь к свободе или к нижним юбкам? Эта женщина, графиня Камилла, спору нет, просто чудо как хороша. Неужели она завербовала моего друга в постели? Конечно, чисто теоретически лидером в этой парочке заговорщиков мог оказаться и Карлос, но мой здравый смысл противился этой мысли.