Роберт Льюис Стивенсон - Похищенный. Катриона

Только он повернулся, как сверху, с холма, грянул выстрел. Гленур пошатнулся и упал на тропу.

– Умираю, – простонал он.

Законник кинулся его поднимать; слуга, как обезумевший, в растерянности заламывал руки. Раненый переводил полный ужаса взгляд со слуги на законника.

– Позаботьтесь о себе, – наконец вымолвил он хриплым, сдавленным голосом. – Кажется, это смерть.

У него вырвался тихий стон. Он хотел расстегнуть кафтан, чтобы взглянуть на рану, но рука в бессилии сорвалась, голова запрокинулась. Я увидел, что он уже мертв.

Законник стоял как окаменелый, не говоря ни слова; лишь лицо его вытянулось и покрылось мертвенной бледностью. Слуга закричал в отчаянии и залился слезами. Помощник шерифа тотчас же после выстрела побежал за солдатами. Я же стоял в оцепенении.

Наконец законник опустил убитого на тропу, на которой багровела кровь, и, пошатываясь, стал подниматься. Тут я опомнился. Не успел он выпрямиться во весь рост, как я уже карабкался вверх по крутому склону, крича во все горло: «Держите! Держите его!»

С момента выстрела прошли считаные мгновения. Когда я взобрался на первый уступ горы, за которым открывалась небольшая прогалина, убийца был еще близко. Он был высокого роста, плечист, в черном кафтане с металлическими пуговицами. В руке у него было длинное охотничье ружье.

– Вот он! Он здесь! – закричал я.

Незнакомец бросил через плечо беглый взгляд и кинулся наутек. Через несколько мгновений он исчез за березами, вновь показался на открытом склоне и с ловкостью обезьяны полез вверх. Скоро он скрылся из виду за вершиной холма.

Я бежал за ним следом и взобрался уже высоко, как вдруг позади раздался голос, призывающий меня остановиться. Я уже добежал до берез, в которых скрывался убийца, но, услыхав окрик, оборотился.

Законник и помощник шерифа, взойдя на первый уступ, кричали, делали мне знаки спуститься, меж тем как слева от них, внизу, из леса, один за другим выходили солдаты с мушкетами наготове.

– Зачем? Я не пойду! – закричал я. – Поднимайтесь сюда! Скорее!

– Десять фунтов тому, кто поймает этого малого! – воскликнул законник. – Он соучастник. Его нарочно поставили здесь, чтобы отвлечь нас!

Эти слова обращены были к солдатам, но я услыхал их со всей отчетливостью. Ужас сковал мои члены, ужас, еще мне неведомый. Одно дело – рисковать только жизнью, совсем другое – еще и честью. То было для меня как гром среди ясного неба. Я застыл на месте, словно оцепенев.

Между тем солдаты двинулись цепью; одни побежали, другие, вскинув мушкеты, стали в меня целиться. Я же стоял как остолбенелый.

– Сюда! За дерево! – раздался близ меня голос.

Рассуждать было некогда, да и не в силах я был рассуждать. Я устремился вперед. Только я забежал за березы – грянули выстрелы, и над головой у меня просвистели пули.

Передо мной с удочкой стоял Алан Брек. Не тратя времени на приветствия (до них ли нам было!), он сказал только одно слово: «Бежим», и мы пустились бежать по склону горы в направлении к Баллахулишу: впереди он, а я за ним вслед, точно овца за бараном. Мы бежали по березнику короткими перебежками, пригибаясь к земле, прячась за бугры и камни, затем, опустившись на четвереньки, ползли по вересковым прогалинам. И снова бежали – бежали во весь дух, во всю прыть. Сердце мое бешено колотилось, дыхание занималось, в голове был сумбур. Помню только, как, к удивлению моему, Алан время от времени вставал во весь рост, оглядывался, где погоня, и всякий раз далеко позади слышались оживленные крики.

Спустя минут пятнадцать Алан остановился и повалился пластом в вереск.

– Дело скверное, – повернувшись ко мне, сказал он. – Если жизнь тебе дорога, делай, как я.

И с тою же быстротой, но теперь с куда большею осторожностью мы пустились в обратный путь: поднялись вверх по склону и, обойдя солдат стороной, вернулись на прежнее место в Леттерморском лесу. Алан упал в папоротник и долго лежал ничком, еле переводя дыхание.

У меня кололо в боку, голова кружилась, во рту от жары и от бега пересохло. Я как подкошенный упал на землю возле своего товарища.

Алан первый пришел в себя. Он поспешно встал, подошел к краю леса, тщательно оглядел местность и, возвратившись, прилег подле меня.

– Да, задали нам жару, Дэвид, – усмехнулся он.

Я промолчал, даже не поднял головы. На глазах у меня произошло убийство. В считаные мгновения оборвалась жизнь крепкого, пышущего здоровьем человека. Мне было жаль его, но не только жалость стесняла мне сердце. Погиб тот, кого Алан больше всего ненавидел, а ведь Алан, как нарочно, прятался в тот момент за деревьями, укрываясь от солдат. Его ли рука направила эту пулю, или же он только направил другого, а сам наблюдал в стороне – какое это имело значение! Так или иначе, было ясно, что мой единственный в этой дикой стране друг замешан в убийстве и руки его обагрены кровью. Он внушал мне ужас и отвращение. Мне было страшно взглянуть ему в лицо. Уж лучше дрожать как лист, одному под дождем на острове, чем в ясный день лежать в лесу рядом с убийцей.

– Что, отдышался? – прервал молчание Алан.

– Отдышался, – отвечал я, не отрывая лица от земли. – И могу теперь вам сказать: нам надо расстаться. Вы мне очень нравились, Алан. Но нам не по пути. Ваш путь – это не праведный путь. Словом, надо нам расстаться.

– Я не расстанусь с тобой, Дэвид, без веской на то причины, – мрачным голосом проговорил Алан. – Если тебе известно что-либо порочащее мою честь, прошу тебя ради нашей дружбы быть откровенным. Но если тебе попросту разонравилось мое общество, так и скажи. Я сам рассужу, почитать ли мне себя оскорбленным.

– К чему эти речи? Вы же прекрасно знаете, что Кэмпбелл мертв. Вон там, на той дороге не остыла еще его кровь.

– Слыхал ли ты когда-нибудь сказку о Человеке и Добром Народе? – помолчав немного, спросил Алан. Он имел в виду гномов.

– Нет, не хочу и слушать.

– И все же, с вашего позволения, мистер Бальфур, я расскажу эту сказку. Как-то один человек потерпел крушение и был выброшен на скалистый остров, а туда, по дороге в Ирландию, порой наведывался Добрый Народ. Этот островок, называемый Скерривором, находился недалеко от того места, где мы наткнулись на риф. Так вот, должно быть, этот человек так сокрушался и горевал, что не сможет перед смертью повидать своего ребенка, что король Доброго Народа сжалился и послал за ребенком гонца. Дитя привезли в мешке и положили подле человека, а тот в это время спал. И вот человек проснулся, видит – лежит мешок, а в нем что-то шевелится. А надобно заметить, что человек этот был очень мнителен, всюду мерещились ему козни, поэтому, прежде чем развязать мешок, он на всякий случай проткнул его кинжалом. А когда развязал, видит – перед ним дитя его, но уже бездыханно. Сдается мне, мистер Бальфур, что вы весьма похожи на того человека.