Артур Конан Дойл - Тайна серебряного зеркала

– Но ты должен объяснить причины. Ты безумец, опасный безумец. Почему я должен уничтожать свою собственность? Это ценная мумия.

– Ты должен расчленить ее и сжечь.

– Я этого не сделаю.

– Четыре минуты прошли.

Взяв револьвер в руки, Смит с неумолимым выражением взглянул на Беллингема. Провернув барабан, он поднял руку, державшую револьвер; палец студента-медика играл спусковым крючком.

– Ладно! Ладно! Я сделаю это! – закричал Беллингем.

В дикой спешке он схватил нож и начал рубить мумию, постоянно оглядываясь на дуло револьвера своего ужасного гостя. При каждом ударе острого лезвия тварь трещала и щелкала; от нее поднималась густая желтая пыль. На пол подобно снегу сыпались специи и высушенные эссенции. Внезапно с душераздирающим треском хребет мумии разлетелся на осколки и она упала на пол бурой кучей костей.

– Теперь в огонь! – велел Смит.

С ревом взвившись вверх, огонь охватил останки, сухие, как опилки. Маленькая комната стала подобна кочегарке парохода; по лицам двух мужчин струился пот; один, сутулясь, работал; другой сидел, глядя на него с каменным лицом. От огня вился густой жирный дым; в воздухе разливался тяжелый запах плавившейся древесной смолы и сгоравших волос. Через четверть часа от лота № 249 осталась лишь кучка хрупких угольков.

– Возможно, это тебя удовлетворит, – прорычал Беллингем, оглянувшись на своего мучителя; в его маленьких серых глазках читались ненависть и страх.

– Нет, мне нужно, чтобы ты избавился от всех своих материалов. Дьявольским трюкам должен быть положен конец. Все листья – туда же! Они могут иметь к этому какое-то отношение.

– А теперь что? – спросил Беллингем, когда листья тоже отправились в огонь.

– Теперь свиток папируса, который был на твоем столе в ту ночь. Полагаю, он вон в том ящике.

– Нет, нет! – вскричал Беллингем. – Не жги его! Приятель, ты даже не знаешь, что делаешь. Он уникален, он содержит мудрость, которую нигде больше не найти.

– Довольно!

– Но послушай, Смит, ты не можешь говорить всерьез. Я поделюсь знанием с тобой. Научу тебя всему, что в нем написано. Или погоди, позволь мне просто переписать его, прежде чем ты его сожжешь!

Смит шагнул вперед и повернул ключ в ящике. Достав желтый свиток, он швырнул его в огонь и придавил каблуком. С криком Беллингем схватил его за сапог, однако Смит отшвырнул толстяка и не убирал ногу с папируса, пока тот не превратился в серый пепел.

– Теперь, Мастер Б., – произнес он, – полагаю, я вырвал вам зубы. Однако если вы приметесь за старое, то услышите обо мне снова. Хорошего утра, кстати, ведь мне пора возвращаться к своим занятиям.

Так Аберкромби Смит описывал исключительные события, произошедшие в Старом колледже Оксфорда весной 1884-го. А поскольку Беллингем покинул университет сразу после этого – последним его известным местонахождением был Судан, – опровергнуть заявления Смита некому. Впрочем, человеческие знания столь невелики, а природа столь загадочна, что вряд ли можно провести четкую границу, которую неспособны будут переступить те, кто слышит зов тьмы.

Из всех наук, что озадачивали детей человеческих, ни одна не влекла профессора фон Баумгартена так, как те, что связаны с психологией и таинственными отношениями разума с материей. Прославленный анатом, искушенный химик и один из первых психологов в Европе, он с чувством облегчения отстранился от этих областей, чтобы пустить свои разносторонние знания на изучение души и таинственных взаимодействий мира духов. В первое время, когда он еще молодым человеком начал погружаться в секреты гипноза, его разум, казалось, блуждал среди причудливых земель, где повсюду были хаос и тьма, не считая необъяснимых и никак друг с другом не связанных фактов, всплывавших то тут, то там. Однако годы шли, и запас знаний достойного профессора возрастал, ведь одни знания порождают другие так же, как деньги порождают проценты; то, что поначалу казалось странным и непостижимым, постепенно становилось в его глазах чем-то другим. Он познал иные формы логики и стал видеть связи там, где раньше все было непонятным и ошеломляющим.

Путем экспериментов, растянувшихся на двадцать лет, профессор получил фактологическую базу, необходимую для реализации его амбиций касательно построения новой точной науки, которая объединит в себе гипноз, спиритизм, а также все связанные с ними вопросы. В этом ему очень помогало его глубочайшее знание тех наиболее сложных областей физиологии животных, которые касаются функционирования нервной системы и работы мозга: Алексис фон Баумгартен был императорским профессором физиологии Кайнплацского университета и располагал всеми лабораторными ресурсами, в которых нуждался для проведения своих глубоких исследований.

Профессор фон Баумгартен был высоким и худощавым, с резкими чертами лица и стальными серыми глазами, чрезвычайно ясными и проницательными. Постоянные размышления оставили на его лбу глубокие морщины и изогнули его густые брови так, что он, казалось, все время хмурился; это часто создавало у людей неверное впечатление о его характере, ведь, несмотря на свою строгость, он был человеком мягкосердечным. Студенты очень его любили и неизменно собирались вокруг него после лекций, с удовольствием слушая его странные теории. Часто он предлагал желающим из их числа поучаствовать в каком-нибудь эксперименте, в результате чего среди студентов практически не было тех, кто рано или поздно не был бы погружен профессором в гипнотический транс.

Среди этих молодых последователей не было никого, кто сравнился бы энтузиазмом с Фрицем фон Гартманом. Другим студентам казалось странным, что дикий, бесшабашный Фриц, с его типичным для родившихся на Рейне лихим нравом, столько времени и усилий посвящал чтению невразумительных трудов и ассистированию профессору в его странных экспериментах. Однако все дело заключалось в том, что Фриц был начитанным и проницательным молодым человеком. За несколько месяцев до этого он до беспамятства влюбился в юную Элизу, голубоглазую и светловолосую дочь лектора. И хотя ему удалось узнать от нее самой, что он ей небезразличен, Фриц никак не осмеливался предстать перед ее семьей в качестве официального жениха, а значит, ему было бы сложно видеться с девушкой, если бы он не умудрился стать полезным для профессора. В результате тот часто приглашал студента в свой дом, где он добровольно соглашался на любые эксперименты в своем отношении, если наградой за это мог стать сияющий взгляд Элизы или прикосновение ее маленькой ручки.

Молодой Фриц фон Гартман был довольно красивым юношей. Помимо этого, он должен был унаследовать от отца обширные владения. Многим он показался бы завидным женихом; однако мадам его присутствие в доме не нравилось, и она порой читала профессору нотации по поводу того, что тот подпускает подобного волка столь близко к их ягненку. По правде говоря, Фриц пользовался в Кайнплаце дурной славой. Если в городе случалась заварушка, дуэль или еще какое-нибудь безобразие, юный уроженец рейнских берегов неизменно был его зачинщиком. Никто не сквернословил так, как он, никто не пил больше его, никто не был столь же заядлым картежником, и никто не вел себя на публике настолько развязно.