Джо Стадвелл - Азиатская модель управления: Удачи и провалы самого динамичного региона в мире

К началу 1980-х у Южной Кореи было уже 10 компаний в списке Fortune 500, реестре ведущих корпораций с учетом их доходов, а у Тайваня только две {215}. По сравнению с южнокорейскими, тайваньские экспортеры производили больше продукции с низкой нормой прибыли в качестве поставщиков транснациональных корпораций Европы и Америки (изготовляя, например, все в мире iPhone и iPad) и меньше продукции с высокой нормой прибыли под собственными брендами. В это же время корейский Samsung продает собственные смартфоны и лидирует в мире по продажам, а Hyundai входит в число пяти крупнейших в мире автопроизводителей {216}. Тайваню угрожает опасность структурно застрять на уровне, который ниже брендированного высокоприбыльного верхнего пласта экономической деятельности, где пребывают самые богатые государства.

Несмотря на определенные слабости промышленной политики на Тайване, не подлежит сомнению, что Япония, Южная Корея и Тайвань – это государства, которые успешно справились с развитием своей обрабатывающей промышленности. В каждой стране правительство ввело минимально необходимый уровень экспортной дисциплины. Южная Корея и Тайвань перешли в списке ведущих экспортеров с 33-го и 28-го места соответственно в 1965 г. на 13-е и 10-е места через 20 лет. К этому времени каждая из этих стран экспортировала больше промышленных товаров, чем вся Латинская Америка {217}. Особенно быстрыми темпами развивалась тяжелая промышленность. В обеих странах соотношение легкой и тяжелой промышленности всего за 15 лет изменилось от 4:1 до 1:1.

Разумеется, промышленная политика по всей Северо-Восточной Азии опиралась на прочную основу в виде высокопродуктивного расширяющегося аграрного сектора. Япония эпохи Мэйдзи развивалась быстрее, чем Пруссия в начале XIX в. или Великобритания в начале XVIII в., во многом потому, что ее сельхозпроизводство тоже росло быстрее, создавая внутренний рынок для основных промышленных товаров, позже ставших предметом экспорта. В 1950-х гг. объем сельхозпроизводства в Японии за десятилетие увеличился на 50 %, и вновь растущий сельский рынок потребовал промышленных товаров, которые потом составили основу экспорта {218}. Чалмер Джонсон подметил, что в 1950-х и 1960-х гг. среди важных предметов японского экспорта только транзисторные приемники и фотоаппараты не проходили предварительную обкатку на внутреннем рынке {219}.

Следуя в том же направлении, Южная Корея и особенно Тайвань сумели надстроить обрабатывающую промышленность на аграрном секторе. Каждое из государств Северо-Восточной Азии подтвердило прописную истину, сформулированную японистами Казуси Окава и Генри Розовски в ходе анализа первоначального экономического подъема эпохи Мэйдзи: «Если в традиционной экономике страны не происходит роста производства, то вряд ли образуется и внутренний рынок для сбыта современной промышленной продукции» {220}.

Оглядываясь назад, нельзя не отметить, что при выработке промышленной политики в Японии, Южной Корее и на Тайване почти никакого влияния не оказывали экономисты. Япония эпохи Мэйдзи прокладывала путь, следуя прусской и более ранней американской моделям развития, отрицавшим современные им классические экономические теории, начало которым положили Адам Смит и Давид Рикардо. Творцы революции Мэйдзи обучались в Германии и на юридическом факультете Токийского университета, где занимались не столько юриспруденцией, сколько государственным управлением в европейском духе {221}. В Японии существовало сильное предубеждение против теоретических подходов, связанных с современными экономическими теориями, и отдавалось предпочтение решению практических задач. Ёсино Синдзи, заместитель министра торговли и промышленности в 1930-х гг., так охарактеризовал применение Японией немецких методов промышленного планирования: «Существует множество сложных объяснений идеи контроля на основе логических принципов, однако все, что требуется для ее понимания, – это здравый смысл» {222}.

В Японии восхваляли образованных специалистов широкого профиля. В ее правительстве чиновники делились на административных и технических служащих, и первые всегда превосходили по рангу последних. На пике могущества MITI в 1960-е гг. в его штате состояло всего двое сотрудников со степенью доктора экономики {223}.

Такой же расклад наблюдался и в Южной Корее, где, по крайней мере, до 1970-х гг. почти все высокопоставленные руководители и чиновники, включая Пак Чон Хи и главу планового ведомства Чан Ки Ёна, в свое время обучались в Японии. Главное отличие проявлялось в классовом происхождении: многие руководящие чиновники вышли из крестьян, в том числе и сам Пак. Южнокорейский ученый Чон Эн У охарактеризовал их как «людей крестьянского происхождения»: «…когда они размышляли о капитализме, то подразумевали под этим заговор богатых».

На Тайване промышленную политику создавали не чиновники-универсалы, как в Японии, а инженеры. Почти все тайваньские министры экономики, большинство из которых начинали карьеру еще в материковом Китае в Комитете по национальным ресурсам, имели высшее инженерное или другое техническое образование. K. Ю. Инь, который более чем кто-либо еще определял промышленную политику Тайваня и начал карьеру в 1950-х гг. в Бюро промышленного развития, был по образованию инженером-электриком. Бюро, кстати, не нанимало ни одного экономиста вплоть до 1981 г. {224}

Самые видные экономисты, работавшие в Северо-Восточной Азии в 1950-х и 1960-х гг., были посланы туда правительством Соединенных Штатов, чтобы они попытались «поставить на место» новых союзников США. Среди них был и Джозеф Додж, направленный в оккупированную Японию в 1949 г., чтобы ввести жесткую экономию бюджетных средств {225}. Его методы работы привели зимой 1949/50 гг. к глубокой дефляционной рецессии. Страна оправилась от нее лишь с началом корейской войны в 1950 г. и появлением сопутствовавшего ей спроса на поставки товаров, связанных с военными действиями. В 1952 г. Япония снова обрела суверенитет, и с этого времени MITI руководствовалось только собственной интуицией, ориентированной на историю.

В Южной Корее экономисты, посланные туда Соединенными Штатами, в течение 1950-х и в начале 1960-х гг. требовали приватизации банков, повышения процентных ставок и либерализации импорта. Ненадолго банки были приватизированы, однако Пак Чон Хи ренационализировал их после совершенного им государственного переворота. Под давлением США он немного отпустил процентные ставки и ослабил контроль над импортом, но большинство изменений являлись косметическими и были сделаны лишь для того, чтобы отвязаться от американцев. По мере того как с середины 1960-х гг. экспорт стал набирать обороты, режим Пака еще более уверился в необходимости противостоять требованиям экономистов, ратовавших за свободный рынок {226}.