Майкл Льюис - Игра на понижение. Тайные пружины финансовой катастрофы

Ничего не дали и переговоры с Morgan Stanley, Merrill Lynch и всеми прочими. «Все как один просили показать маркетинговые материалы, – рассказывает Чарли, – а мы отвечали: “А у нас ничего такого нет”. Тогда они просили показать проспекты, но у нас не было никаких проспектов, потому что мы не работали с чужими деньгами. Под конец они просили показать наши деньги. На что мы отвечали: “Ну, у нас их не так чтобы очень много”. Тогда они просили прислать наши резюме». Если бы Чарли и Джейми хоть каким-то боком были связаны с миром управления денежными средствами, – по прошлой работе, например, – их притязания были бы более обоснованны, но никаких связей у них тоже не имелось. «Разговор всегда заканчивался одним вопросом: “Так что же у вас есть?”»

Наглость. Плюс $30 млн, которыми они хотели и могли распоряжаться по собственному усмотрению. Плюс бывший трейдер по деривативам с пессимистическими взглядами на жизнь, который прекрасно разбирался в правилах крупных фирм с Уолл-стрит. Джейми и Чарли два года пытались заполучить ISDA, но они не знали, как это нужно делать, – говорит Бен. – Они даже и аббревиатуры-то такой не слыхали – ISDA».

Чарли так и не понял, каким образом Бену удалось убедить Deutsche Bank, по правилам которого институциональным считался инвестор, распоряжающийся $2 млрд, включить Cornwall Capital в свою «институциональную платформу». По заверениям Бена, нужно было только знать, кому звонить и какими словами излагать предложение. Вскоре команда из Deutsche Bank согласилась посетить Cornwall Capital, чтобы проверить, достойны ли они чести называться институциональным клиентом Deutsche Bank. «Бен сделал невозможное», – комментирует Чарли.

В Deutsche Bank действовала программа KYC (Know Your Customer – знай своего клиента). Программа эта, хотя и не предусматривала ничего радикальнее знакомства с клиентами, все-таки требовала от сотрудников личных встреч, по крайней мере однажды. Услышав о своем участии в программе KYC, Чарли и Джейми впервые задумались о том, что офис в студии Джулиана Шнабеля в подозрительной части Гринич-виллидж наверняка вызовет массу вопросов, но не даст никаких ответов. «Офис выглядел довольно непрезентабельно», – как мягко замечает Джейми. Сверху несло свежей краской, снизу доносились звуки какого-то производства. «Перед их приходом я только и думал: “Если они зайдут в туалет, мы пропали”», – вспоминает Чарли. Крошечный офис Cornwall Capital, приютившийся в большом здании, мало чем напоминал финансовое учреждение: мрачная задняя комната с красными кирпичными стенами выходила окнами в маленький дикий садик, который ассоциировался скорее со сценами соблазнения, чем с покупкой дефолтных свопов. «Во время их визита не обошлось без конфуза из-за того, что внизу работала портниха и наши гости хорошо ее слышали», – вспоминает Джейми. Но никому из сотрудников Deutsche Bank не понадобился туалет, так что Cornwall Capital Management получила свой ISDA.

В этом контракте, напечатанным мелким шрифтом, перечисление обязанностей Cornwall Capital по отношению к Deutsche Bank занимало гораздо больше места, чем описание обязанностей Deutsche Bank по отношению к Cornwall Capital. Если Cornwall Capital заключает сделку с Deutsche Bank и она приносит прибыль, Deutsche Bank не обязан предоставлять обеспечение. Cornwall остается только надеяться, что Deutsche Bank сможет рассчитаться по долгам. С другой стороны, если сделка оборачивается против Cornwall Capital, то компания должна покрывать убытки на ежедневной основе. В тот момент ни Чарли, ни Джейми, ни Бена особенно не тревожило ни данное условие, ни аналогичные условия в контрактах ISDA, заключенных с Bear Stearns. Они были на седьмом небе от счастья, потому что им позволили покупать дефолтные свопы у Грега Липпманна.

И что дальше? Молодые люди торопились, – кто знает, сколько просуществует подобная возможность, – но тем не менее несколько недель провели в спорах друг с другом. Презентация Липпманна казалась им настолько же непонятной, насколько увлекательной. Cornwall Capital никогда ранее не продавала и не покупала ипотечные облигации, но они прекрасно понимали, что дефолтные свопы являются ничем иным, как финансовым опционом. Ты платишь небольшую премию и, если достаточное число низкокачественных заемщиков оказывается не в состоянии погашать ипотечные кредиты, становишься богатым человеком. В этом случае, однако, тебе предлагают дешевый билет на драму, которая просто не может не состояться.

Они устроили очередную презентацию для самих себя. «Мы анализировали эту сделку и думали: такого попросту не бывает, – говорит Чарли. – С чего это вдруг нам позволили покупать дефолтные свопы на транши класса «три В» низкокачественных ипотечных облигаций так дешево? Кто в здравом уме готов за 200 базисных пунктов брать на себя такой риск? Это смехотворно низкая цена. Ерунда какая-то». Наступил октябрь 2006 года. Несколькими месяцами ранее цены на дома впервые начали снижаться. Через пять недель, 29 ноября, ABX, индекс низкокачественных ипотечных облигаций, отразил первые невыплаты процентной ставки. Заемщики не могли производить процентные платежи в объеме, достаточном для погашения самых рискованных облигаций. Лежащие в их основе ипотечные кредиты становились проблемными, но стоимость облигаций, однако, нисколько не изменилась. «Именно это и вызывало удивление, – говорит Чарли. – Они уже становились проблемными. И мы продолжали задаваться вопросом: “Кто же стоит на другой стороне сделки?” Единственный ответ, приходивший на ум, – CDO». Отсюда вытекал новый вопрос: кто или что такое, эти CDO?

Обычно, выходя на новый рынок, т. е. отыскав потенциальную катастрофу, на которую стоило сделать ставку, они обращались к эксперту, выступавшему в качестве проводника в теоретических дебрях. Этот рынок был настолько плохо им знаком, что на поиски эксперта ушло больше времени, чем обычно. «Я имел какое-то представление о ценных бумагах, обеспеченных активами, – признается Чарли. – Но CDO оставались для меня тайной за семью печатями». В конце концов они осознали, что на рынке облигаций язык служил иным целям, нежели в остальном мире. Терминология рынка облигаций была призвана не передавать смысл, а запутывать неспециалистов. Переоцененные облигации назывались не «дорогими», а «стоящими», что звучало чуть ли не как рекомендация к покупке. Этажи низкокачественных ипотечных облигаций назывались не этажами – или любым другим термином, позволяющим покупателю сформировать конкретный образ, – а траншами. Нижний транш – рискованный первый этаж – именовался мезонином, благодаря чему меньше походил на рискованные инвестиции и больше на привилегированную ложу на стадионе. CDO, состоявшие исключительно из самого рискованного мезонинного слоя низкокачественных ипотек, назывались не облигациями, обеспеченными низкокачественными долговыми обязательствами, а «структурированными CDO». «Расхождения в терминах порождали немалую путаницу, – говорит Чарли. – Пытаясь во всем разобраться, мы поняли, почему не видим в этом смысла. Потому что в этом не было никакого смысла».