Джаред Коэн - Новый цифровой мир

Для описания событий «арабской весны» и наблюдатели, и участники использовали эпитет «революция без лидеров», но это не совсем точно. Конечно, на этапе ежедневных демонстраций вполне возможно сохранение децентрализованной структуры управления: так безопаснее, поскольку у режима нет возможности парализовать протест, просто схватив его лидеров. Однако со временем должно возникнуть централизованное руководство движением, если оно развивается в каком-то определенном направлении.

Мятежники, которые многие месяцы противостояли Муаммару Каддафи, не были единой армией, но к 27 февраля 2011 года, через две недели после начала публичных протестов в Ливии, в Бенгази был сформирован Переходный национальный совет (ПНС). В него вошли известные оппозиционеры, видные члены правительства, перешедшие на сторону восставших, бывшие военные, ученые, юристы, политики и бизнесмены, а его исполнительный комитет действовал как оппозиционное правительство и вел переговоры с представителями иностранных государств и НАТО об их участии в борьбе с диктатором. Председатель ПНС Махмуд Джибрил исполнял обязанности временного премьер-министра страны до конца октября 2011 года, когда был схвачен и убит Муаммар Каддафи.

А вот в Тунисе революция развивалась так быстро, что времени на формирование оппозиционного правительства, аналога ливийского ПНС, не было. Когда из страны бежал тогдашний президент Зин эль-Абидин Бен Али, государственный строй Туниса остался прежним. Население не прекращало протесты, пока из правительства не ушли последние члены президентской Конституционно-демократической партии, на смену которым пришли устроившие оппозицию фигуры. Но, отреагируй руководители на требования народа иначе, начни они репрессии вместо того, чтобы пересмотреть свою позицию, Тунис мог бы пойти по другому, гораздо менее стабильному пути. (Интересно, что многие лидеры, победившие на выборах в октябре 2011 года, оказались бывшими политзаключенными, к которым у жителей страны был иной, вероятно, более высокий уровень доверия, чем к тем, кто вернулся из-за границы.) Премьер-министр Туниса Хамади Джебали, сам бывший политзаключенный, рассказывал нам, что, с его точки зрения, первый министр внутренних дел после падения режима Бен Али должен был быть «жертвой министерства внутренних дел». И поэтому он назначил на этот пост Али Лараеда, который провел 14 лет в тюрьме, причем большую часть времени – в одиночке.

Недостаток такого ускоренного роста оппозиционных движений состоит в том, что у организаций и их идей, стратегий и лидеров очень мало времени на «созревание». История показывает нам, что оппозиционным движениям нужно время на полноценное развитие и что в результате такого развития они набирают силу, а их лидеры лучше понимают нужды населения, которое собираются увлечь за собой. Возьмем Африканский национальный конгресс (АНК) в ЮАР. За несколько десятилетий борьбы с системой апартеида организация прибрела опыт, а у тех, кто потом становился президентом ЮАР (Нельсон Мандела, Табо Мбеки и Джейкоб Зума), было время заработать репутацию, заслужить доверие и выстроить связи, одновременно оттачивая управленческие навыки. То же самое можно сказать и о Лехе Валенсе и его польском профсоюзе «Солидарность»: прошло десять лет, прежде чем лидеры «Солидарности» смогли завоевать места в парламенте и их победа подготовила почву для падения коммунизма.

У большинства оппозиционных групп на организацию, согласование позиций и подготовку лидеров уходят многие годы. Мы спросили бывшего госсекретаря США Генри Киссинджера, который встречался практически со всеми ведущими революционными лидерами последних сорока лет, что теряется в случае развития по ускоренному графику. «Трудно представить, чтобы де Голль или Черчилль могли появиться в эпоху Facebook, – считает он, замечая: – Я не вижу людей, готовых выдержать давление и выступить в одиночку» в наше время гиперсвязанности всех со всеми. Вместо этого миром будет править «бездумное единодушие», и открыто противостоять ему смогут лишь очень немногие. А это именно тот риск, на который должен был готов идти любой лидер. «Уникальные лидерские качества – исключительно индивидуальная черта, она не вырабатывается в социальных сетях», – сказал Киссинджер.

Если руководители революционного движения не проявляют себя как сильные лидеры и не обладают качествами, необходимыми для управления страной, у них может не получиться удержать власть, и в результате возникает риск замены одного авторитарного режима на другой. По словам Киссинджера, «обладающие влиянием люди знают, как вывести сограждан на площадь, но не знают, что делать после этого. И еще меньше понимают, что делать с ними после победы». Он объясняет, что такие люди быстро становятся маргиналами, ведь их стратегии теряют эффективность: «Вы не можете выводить людей на площадь двадцать раз в год. Эта фаза объективно ограниченна, а какова следующая – неясно». Но без ясной следующей фазы движение будет двигаться по инерции, которая непременно ослабнет.

Множество уличных активистов, хотя и критикуют состоявшиеся в их странах революции и их последствия, все же не согласились бы с точкой зрения Генри Киссинджера. Один из них – Махмуд Салем, египетский блогер, своего рода рупор революции 2011 года в его стране. Салем активно критикует сограждан за то, что они неспособны планировать дальше отстранения от власти Мубарака и не стремятся к созданию открытой конкурентной политической системы. Но критикует он лишь египтян, а не революционную модель новой цифровой эпохи как таковую. Он писал в июне 2012 года, сразу после первых свободных президентских выборов: «Если вы революционеры, покажите нам, на что способны. Начните что-нибудь делать. Создайте партию. Выстройте организацию. Решите реальную проблему. Сделайте что-нибудь, кроме вечного круговорота от демонстраций к маршам, от маршей к сидячим забастовкам. Это не уличная работа: настоящая уличная работа – это когда вы двигаете улицу, а не двигаетесь по ней. Настоящая уличная работа – это когда улица вас знает и вам доверяет и готова за вами идти». Он убеждал уличных активистов принимать участие в управлении страной и в изменении культуры коррупции, против которой они выступали. Это означает, что нужно пристегивать ремни безопасности, соблюдать правила движения, поступать в полицейскую академию, участвовать в парламентских выборах и делать так, чтобы местные власти отвечали за свои действия перед избирателями.

Тому, чего может добиться толпа, посвящена книга Тины Розенберг «Вступите в клуб: как мнение группы может изменить мир» [29]. Рассматривая важность человеческих взаимоотношений с точки зрения их влияния на поведение индивидуума и основные социальные тенденции, она утверждает, что настоящие революционеры способны управлять давлением со стороны членов группы, к которой принадлежит человек, на то, чтобы подтолкнуть к нужным поступкам и его, и группу в целом. Возможно, самая убедительная иллюстрация того, что Розенберг называет «социальным лекарством», – деятельность сербской оппозиционной группы «Отпор», сыгравшей ключевую роль в падении режима Слободана Милошевича. Она описывает, как для разрушения культуры страха и безнадежности группа использовала веселые и яркие уличные представления, розыгрыши, концерты, лозунги и акции мирного гражданского неповиновения. В борьбе с группой режим вел себя одновременно жестоко и глупо, так что поддержка «Отпора» постоянно росла.