Рэнди Тараборелли - Хилтоны. Прошлое и настоящее знаменитой американской династии

Она посмотрела ему в глаза.

– Потому, что, если бы он задал такой вопрос, я убила бы его!

Адвокат внимательно всматривался в ее лицо, словно пытался понять, не шутит ли она. Затем перевел взгляд на Майрона Харпола. Но тот лишь с усмешкой пожал плечами.

– В таком случае как бы вы описали ваши отношения с мистером Хилтоном? – спросил Ральф Наттер.

Вернув на лицо улыбку, Жа-Жа сделала глубокий вдох и медленный выдох.

– Говорить об этом труднее, чем я думала, – сказала она. – Конрада Хилтона было не очень легко понять. Он был слишком религиозен. Вечно возился с монахами, с церковью. Каждый день посещал церковь или молился в спальне, стоя перед алтарем на коленях. В каком-то смысле, думаю, именно поэтому мы сейчас и находимся здесь. – Она повела рукой вокруг. – Он предпочел бы, чтобы его деньги достались монахиням, а не его семье. Не думаю, чтобы он возразил против этого утверждения. Видите ли, его преувеличенное почтение к церкви и стало причиной нашего развода.

– Миссис О’Хара, каким было ваше первое впечатление от мистера Хилтона?

– Первое мое впечатление было, что я встретила человека, совершенно не похожего на других людей, – отвечала Жа-Жа. – Он был… Он был просто… – Она помедлила, будто подыскивая правильное определение. – Думаю, можно сказать, что он был самым интересным человеком, которого я когда-либо встречала. – Она приняла более удобную позу, с явным удовольствием готовясь к изложению своей истории. – Имейте в виду, до него я была знакома с особами королевской крови из Европы, но этот человек был особенным. Он очень напоминал мне моего отца – такое же волевое лицо, цвет глаз, коротко подстриженные седые усы. У него были уверенные манеры человека властного и волевого. Он был очень ответственным. Вы чувствовали, что этот человек всегда о вас позаботится. Он был таким надежным… таким… настоящим американцем. Мне казалось, что он олицетворял в себе все черты американца. Да-да, – решительно заключила она, – я с первого взгляда поняла, что не смогу его забыть. Я знаю, что из всех мужчин я буду помнить Конрада Хилтона.

– …До конца своих дней? – с улыбкой закончил за нее адвокат.

Казалось, даже он был увлечен воспоминаниями Жа-Жа о человеке, который очаровывал и терзал ее в течение лучшей поры жизни.

– Вот именно, – отвечала она ему с улыбкой и кивком. – До конца моих дней.

Декабрьским утром 1941 года Конрад Хилтон вышел из распахнутых настежь дверей роскошной спальни в патио своего особняка в испанском стиле, находящегося на Белладжио-Роуд в Беверли-Хиллз. Пройдя несколько шагов, он остановился и, как всегда поутру, устремил взгляд на расстилавшееся перед ним поле для гольфа, принадлежавшее клубу «Бель-Эйр Кантри». Только что прошел дождик, небо очистилось, и утреннее солнце заливало своим ярким светом ухоженное 18-луночное гольф-поле. Воздух благоухал свежестью. Вдали, за мягкой линией зеленых холмов, на фоне неба четко вырисовывались силуэты небоскребов Уэствуда, напоминающие сторожевые башни. Великолепный белый подвесной мост длиной в 300 футов, переброшенный над каньоном от ти [1] Т и и, далее, г р и н – термины игры в гольф, определенные участки гольф-поля. к грину, сверкал в золотистом сиянии только что взошедшего солнца. Открывавшийся отсюда вид буквально зачаровывал.

Превосходный рассказчик, Конрад любил вспоминать историю о миллионере Говарде Хьюзе. В октябре 1936 года, желая произвести впечатление на Кэтрин Хёпберн, он посадил свой аэроплан на восьмом фервее [2] См. примеч. 1. . «Кейт как раз училась гольфу с инструктором, они находились вон там, – говорил Конрад на своем тягучем техасском диалекте, показывая вдаль. – И уж будьте уверены, старина Говард посадил свой двухместный аэроплан – амфибию Сикорского – точно на фервей. Потом как ни в чем не бывало соскочил на землю с клюшкой в руке, подошел к ним и сказал: «Не возражаете против третьего игрока?» И будь я проклят, если его сразу не приняли в игру! Ну, как вам это понравится? – спрашивал Конрад, хлопая себя по колену и закатываясь смехом. – Вот как нужно ухаживать за дамами!»

Конрад Хилтон обладал привлекательной внешностью. Высокий, худощавый, с сединой на висках, с четкими правильными чертами лица и проницательными голубыми глазами, порой казавшимися зеленоватыми, он гордился тем, что и в пятьдесят пять лет сохранял отличную физическую форму. Ему предстояло отметить этот день рождения всего через пару недель.

Одетый в бордовый бархатный халат и в такие же домашние туфли, Конрад повернулся посмотреть, как садовники старательно поливают садик, обнесенный стеной из известняка. Тем временем во внутренний дворик вышли другие слуги и стали протирать легкую садовую мебель на случай, если кому-то захочется здесь отдохнуть. Справа доносились возбужденные крики его сыновей, гонявших мяч со своими школьными приятелями. В дальнем крыле особняка то и дело звонил телефон. Пока ремонтировался недавно приобретенный Конрадом офис в отеле «Беверли-Хиллз», его стремительно развивающийся на Западе бизнес управлялся из дома, так что телефоны начинали звонить с самого утра и не утихали весь день. Служащие должны были появиться в десять утра, а до тех пор к телефонам никто не подходил. В имении Хилтона царили строгие порядки, можно сказать, что здесь чтили старые добрые традиции. Этот день тоже обещал быть трудным.

– Завтрак готов, сэр, – произнес за его спиной женский голос, и его личная горничная Мария вкатила в комнату металлический столик.

Ее полное имя было Мария Елена Эспиноза де Амате. Она и ее муж Хуан приехали из Испании два года назад. Вскоре после своего приезда в Лос-Анджелес Мария стала работать у Конрада старшей над другими шестью горничными, которые обслуживали весь особняк. Конрад нанял и Хуана, поручил ему ухаживать за территорией поместья вместе с остальными садовниками и сторожами. Надо сказать, что Мария заслужила его особое доверие; он считал ее не просто горничной, а скорее своим другом. Тем не менее она всегда почтительно обращалась к нему «мистер Хилтон» или «сэр».

– Подать завтрак в патио, сэр? – спросила Мария. – Сегодня прекрасная погода.

Получив согласие Конрада, Мария проворно накрыла столик свежей белой скатертью из органди и подала завтрак на одну персону. Спустя много лет ее дочь Кони вспоминала: «Мама говорила мне, что каждый день она делала одно и то же. Ставила на стол одну тарелку с парой столовых приборов, одну чашку для кофе, один стакан для сока. В центре стола ставила хрустальную вазу с одной розой. Когда она подавала ему еду, обычно что-нибудь простое, яичницу или блинчики, мистер Хилтон мрачно следил за ней и говорил: «Снова только мы с тобой, Мария. Только ты и я». Такие уж у них были отношения».