Эндрю Зерчер - Двенадцать ночей

– Я не шучу. Где они?

– Первым делом нам надо найти Вилли и Филипа, – сказал он, не оборачиваясь и не глядя на нее. – У меня есть ощущение, что они будут ждать нас там, наверху. Мне необходимо узнать кое-что, прежде чем можно будет начать подготовку к интеграции. – Тут он повернулся и, присев, положил ладони на землю перед собой. Посмотрел Кэй прямо в глаза. – Мы отыщем их, отыщем, все с ними будет хорошо.

Кэй улыбнулась. Если Вилли вселял надежду, то Фантастес давал ей чувство безопасности.

Старый дух поднялся и торопливо двинулся к невысокой двери; за ней начинался проход, который вел от пристани. Кэй следовала за Фантастесом почти вприпрыжку. Теплые ветерки, продувавшие подземелье, почти высушили ее одежду, и она вдруг стала ощущать какую-то легкость. Они поднимались по слегка наклонным туннелям, миновали пару открытых ворот.

– А слив… – начала Кэй.

– Сегодня уже не будет, – отозвался Фантастес через плечо. – И в любом случае эти проходы не соединены с источниками воды и канализацией. Это древние коридоры храмовых зданий, я их откопал и восстановил. А совсем скоро ты увидишь мое самое грандиозное творение.

После нескольких крутых поворотов они внезапно, через низенькую дверь, вступили в огромный открытый атриум; по его периметру шла спиральная лестница, поднимаясь высоко – сколько хватал глаз.

– Должен признать, я немного слукавил, – сказал он. – На самом деле мы в старой башне – как и все остальное, ее занесло илом, и я ее раскопал или, скорее, промыл. Сажем так: раскопал и промыл. Весь осадок, который ее наполнял, теперь в озере – где ему и следует быть. Лестница, – (они как раз начали по ней подниматься), – большей частью уже была. Я кое-где подремонтировал, кое-где улучшил. Не лестница, а чудо-магистраль, – добавил он со смехом, глядя через плечо, как она старается не отстать, взбираясь следом за ним к самому верху, от более темного воздуха к более светлому. Чем выше, тем атриум, казалось, делался уже, под конец он, по сути дела, превратился в круглый каменный лестничный колодец. Свет падал из центра крыши – до нее очень близко было уже, – и Кэй поняла, что это солнечные лучи, проникающие через световой люк, и что они поднялись на уровень земли. Под самым люком показалась закрытая дверь; вытащив из-под балахона кольцо с ключами, висевшее там на ремне, Фантастес быстро ее отпер. За массивной деревянной дверью была обыкновенная комната с белеными стенами, куда через два открытых окна с левой стороны вливался солнечный свет. Глаза Кэй слепило с непривычки, и, сощурясь, она увидела деревянный стол на козлах, стоявший посередине, а на нем ворох чего-то похожего на сухие листья. Вдоль стен стояли высокие книжные шкафы, полки гнулись от томов всевозможных размеров. Потолок был выкрашен в небесно-голубой цвет.

– Добро пожаловать в мое жилище, – сказал Фантастес.

Он закрыл и запер за ними дверь. Едва он повесил ключи обратно на свой ремень, как в другую дверь, напротив первой, торопливо вошел малорослый, изрядно лысый, морщинистый дух и, сдвинув сухие листья в сторону, положил на стол и открыл две тяжелые книги с полок. Фантастес, присоединившись к нему у стола, склонился над большими фолиантами, чьи страницы, плотно наполненные жирно напечатанными готическими буквами, малорослый стал пробегать глазами, помогая себе маленькой линеечкой.

– Отыскалось что-нибудь? – спросил Фантастес негромко, но властно и настойчиво.

Кэй пристально смотрела на смуглую, почти безволосую голову, нависшую над книгами. Маленький дух некоторое время не отвечал, его проворные пальцы продолжали бегать туда-сюда по строчкам, он что-то тихо приговаривал себе под нос. Когда наконец поднял голову, он несколько раз мигнул таким манером, каким люди откашливаются. А затем и откашлялся.

– Пока ничего, но творец по-прежнему в фонтане. Похоже, я не все вспомнил, что требуется.

– Продолжай слушать его, – сказал Фантастес, кладя ладонь на худую руку духа. – К нему придет, дай срок. – Затем он повернулся и, показав локтем на Кэй, произнес: – Дочь молодого человека. Зодчего.

Сморщенный маленький дух поклонился с великим почтением. Фантастес обратился к Кэй:

– Кэй, это Эвмнестес, наш хронист. Его память вмещает все за последние сорок тысяч лет. А припоминание – первая часть интеграции.

Сделав то, что было необходимо, маленький дух зажал книги под мышками и поспешно вышел вон.

– Сядь, – мягко сказал Фантастес, пододвигая один из четырех деревянных стульев с высокими спинками, стоявших вокруг стола. – Тебе Вилли рассказал что-нибудь про интеграцию?

Кэй покачала головой.

– Ничего не рассказал.

– Тогда надо начать с самого начала, – промолвил дух. Кэй кивнула. – Трудность в том, – продолжил он, – чтобы понять, где оно, это начало. Думаю, ты слышала про Тантала. – Кэй снова кивнула. – В каком-то смысле его история начинается с начала, хотя даже к тому времени она уже рассказывалась многократно. Ну да ладно.

Фантастес повернулся, и его палец мигом затанцевал по высоким полкам на противоположной стене. Он что-то искал. Когда нашел и вытащил, Кэй увидела, что это большая книга, переплетенная в кожу, с золотым тиснением на обложке и корешке. Толком разглядеть обложку она, впрочем, не успела: положив перед ней книгу, он тут же принялся листать старинные пожелтевшие страницы, что-то бормоча при этом. Кэй увидела рукописный английский текст, обрамляющий красивые иллюстрации, расцвеченные красным, пурпурным, голубым и золотым. Наконец Фантастес нашел, что искал, и его руки замерли.

– Вот, – сказал он. – Читай здесь.

Кэй начала читать.

– Вслух, – сказал Фантастес.

– Тантал был очень набожным человеком, и, когда он начал царствовать, его набожность, которую неизменно признавали даже те, кто считал религию парадом пустых ритуалов, прославилась по всему изведанному миру. У него был единственный сын, красавец Пелоп. Уже не ребенок, но еще не зрелый муж, Пелоп был полон обещаний – обещаний великого будущего. Тантал слышал отзывы о доброте сына, о его щедрости и отваге, о быстроте ума, да он и сам мог во всем этом убедиться, наблюдая за Пелопом как подле конюшен, во время воинских упражнений, так и в трудах не столь потных, но по-своему не менее тяжелых, к которым его побуждали наставники по арифметике, сочинительству, музыке и астрономии. Тантал был горд сыном до чрезвычайности и, что ни день, оплакивал случайную гибель жены во время охоты, лишившую его надежд на других детей. Все его упования и вся будущность его трона сосредоточились из-за ее смерти в этом мальчике; и, глядя на него, когда он беседовал с царскими советниками или, весь в предвкушении охоты, отправлялся в путь со сворой собак, Тантал часто дивился тому, что его отцовское сердце еще не разорвалось от гордости на куски.