Майкл Бонд - Медвежонок по имени Паддингтон

– Верно, – кивнул Паддингтон. – Из Дремучего Перу.

Сэр Сейли поглядел на его зелёный берет.

– В таком случае, – сердито проговорил он, чтобы выгадать время, – мог бы ради приличия и не заявляться ко мне в уборную в зелёном берете. Ты разве не знаешь, что в театре зелёный цвет считается несчастливым? Сними немедленно!

– Я тут ни при чём, – начал оправдываться Паддингтон. – Я хотел надеть свою обыкновенную шляпу… – И он пустился было в объяснения по поводу шляпы, но тут дверь со стуком отворилась, и вошла барышня по имени Сара. Паддингтон сразу же признал в ней дочь сэра Сейли.

– Не бойтесь, – ободрил её Паддингтон. – Я пришёл вас спасать.

– Что?! – опешила барышня.

– Сара! – Сэр Сейли Блум опасливо вышел из‑за дивана. – Сара, спаси меня от этого… от этого сумасшедшего медведя!

– Я не сумасшедший! – возмутился Паддингтон.

– Тогда потрудись объяснить, что тебе нужно в моей уборной! – вконец рассвирепел великий артист.

Паддингтон вздохнул. Какие всё-таки бывают непонятливые люди! Набравшись терпения, он ещё раз объяснил всё с самого начала. Когда он дошёл до конца, барышня по имени Сара вдруг запрокинула голову и расхохоталась.

– Не вижу ничего смешного, – буркнул сэр Сейли.

– Но, солнце моё, как же ты не понимаешь? – воскликнула Сара. – Тебе сделали такой комплимент! Паддингтон действительно поверил, что ты собираешься выгнать меня из дому без гроша в кармане. А это доказывает, какой ты замечательный актёр!

Сэр Сейли обдумал её слова.

– Хм, – сказал он наконец. – Что ж, вполне понятная ошибка. Да и вообще, если приглядеться, он производит впечатление в высшей степени неглупого медведя.

Паддингтон обескураженно поглядел сперва на одного, потом на другую.

– Так, значит, вы всё время только притворялись? – запинаясь, выговорил он.

Барышня нагнулась и взяла его за лапу:

– Ну конечно, солнышко. Но я всё равно страшно благодарна тебе за то, что ты пришёл мне на помощь. Я этого никогда не забуду.

– Я бы вас обязательно спас, если бы понадобилось! – заверил её Паддингтон.

Сэр Сейли кашлянул.

– А что, мишка, ты действительно интересуешься театром? – спросил он своим густым басом.

– Ещё как! – отозвался Паддингтон. – Мне только не нравится, что за всё надо платить шесть пенсов. Но я обязательно стану актёром, когда вырасту.

Сара вдруг вскочила.

– Сейли, солнышко, я, кажется, придумала одну штуку! – воскликнула она и прошептала что-то сэру Сейли на ухо, после чего тот ещё раз посмотрел на медвежонка.

– Это, конечно, не совсем по правилам… – замялся великий актёр. – Но отчего не попробовать? Нет, мы обязательно попробуем!

Антракт тем временем уже подходил к концу, и Брауны не на шутку разволновались.

– О господи! – восклицала миссис Браун. – И куда он на сей раз запропастился?

– Если он не поторопится, то пропустит начало второго акта, – философски заметил мистер Браун.

Тут в дверь постучали, и служитель вручил мистеру Брауну записку.

– Это вам от юного джентльмена-медведя, – сообщил он. – Он сказал, что это очень важно.

– Э… спасибо, – проговорил мистер Браун, разворачивая послание.

– Что там? – торопила миссис Браун. – С ним всё в порядке?

Мистер Браун протянул ей бумажку.

– Поди догадайся, – буркнул он.

На клочке бумаги было наспех накорябано карандашом:

Я ПАЛУЧИЛ ОЧИН АТВЕСВИНОЕ ЗАДАНИЕ.

Р. S. ПАТОМ РАСКАЖУ.

– Ну и что всё это значит? – недоумевала миссис Браун. – Вечно с ним что-то приключается!

– Понятия не имею, – ответил мистер Браун и сел, потому что огни в зале начали гаснуть. – Но что бы с ним ни приключилось, я намерен досмотреть пьесу до конца.

– Надеюсь, вторая половина лучше первой, – вставил Джонатан. – Первая просто никуда не годилась. Этот сердитый артист всё время путал слова.

Вторая половина действительно оказалась намного лучше первой. Едва сэр Сейли вышел на сцену, зал напряжённо замер. Сэр Сейли точно заново родился. Он больше не путал слова, и зрители, которые маялись и кашляли всю первую половину спектакля, теперь сидели как заворожённые, ловя каждое слово.

Когда наконец занавес опустился, скрыв счастливую дочь сэра Сейли, вернувшуюся в отцовские объятия, раздался взрыв аплодисментов. Занавес снова подняли, и вся труппа вышла поклониться публике. Потом на сцене остались только сэр Сейли и Сара, но аплодисменты всё не умолкали. Тогда сэр Сейли вышел на авансцену и, подняв руку, потребовал тишины.

– Дамы и господа, – проговорил он, – сердечно благодарю вас за тёплый приём. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы представить вам самого юного члена нашей труппы, без которого сегодняшний спектакль обязательно бы провалился. Это молодой… э‑э… медведь, который выручил нас в трудную минуту…

Остальная часть его речи потонула в недоумённом гуле. Тогда сэр Сейли подошёл к самому краю сцены, где под небольшим колпаком находилось отверстие в помосте – суфлёрская будка.

Сэр Сейли взял Паддингтона за лапу и потянул кверху. Из будки показалась мохнатая голова. Во второй лапе медвежонок крепко сжимал сценарий.

– Вылезай, Паддингтон, – сказал сэр Сейли. – Вылезай и поклонись публике.

– Не могу, – пропыхтел медвежонок. – Я, кажется, застрял!

Он действительно застрял. Только с помощью нескольких рабочих сцены, пожарника и большого количества сливочного масла удалось вызволить его из будки – да и то когда публика уже разошлась. Впрочем, даже сидя в будке, он умудрялся, изогнувшись, махать шляпой в ответ на восторженные крики, которые неслись из зала, пока занавес не опустился в последний раз.

Если бы спустя несколько дней кто-нибудь зашёл вечером в комнату медвежонка, то обнаружил бы, что тот сидит в кроватке со своим дневником, ножницами и тюбиком клея и старательно наклеивает на чистую страницу фотографию сэра Сейли Блума, на которой рукой великого артиста написано: «Паддингтону, с самой искренней благодарностью». Была тут и подписанная фотография барышни по имени Сара, а также радость и гордость медвежонка – газетная вырезка с заголовком «Паддингтон спасает премьеру!».

Мистер Крубер сказал, что за фотографии можно было бы выручить кое-какие деньги, но Паддингтон, крепко поразмыслив, решил их всё-таки не продавать. В конце концов, ведь сэр Сейли вернул ему его шестипенсовик – и даже подарил настоящий театральный бинокль!

Однажды утром мистер Браун вышел в прихожую, постучал по барометру и объявил: