Кристине Нёстлингер - Лоллипоп

Однажды, пропустив накануне вечером очередную серию про комиссара со стеклянным глазом, Лоллипоп завернул к Смешанному Отто, уселся на свой мешок с картошкой, наблюдая, как Отто обслуживает покупателей. Когда ушёл последний, Отто принялся расставлять на витрине пакеты с лапшой.

Тут Лоллипоп сказал:

– На Леманна они не действуют.

– Жаль, – сказал Отто.

– Он их сгрызает! Как же они подействуют, если он их сгрызает!

– Свинство, да и только, – буркнул Смешанный Отто. Толстым фломастером он выводил стоимость лапши на картонном ценнике. Фломастер оставлял жирный расплывающийся след.

– Что ж теперь делать? – спросил Лоллипоп.

Смешанный Отто отложил испорченный ценник, взглянул на Лоллипопа, почесал в затылке и сказал:

– Извини, я вполуха слушал – цены надписывал. На кого, говоришь, что не действует?

Лоллипоп не ответил. Дело осложнялось. Лоллипоп не был до конца уверен, знает ли Отто о леденцах. Одно время казалось, что зелёные «Лоллипопы» он считает обыкновенными мятными леденцами. Потом было похоже, что ему всё в точности про них известно. «Но если он всё-таки ничего не знает, – подумалось Лоллипопу, – наверное, лучше и не заикаться о волшебном свойстве “Лоллипопов”. О таких чудны́х вещах, – подумалось Лоллипопу, – лучше особенно не распространяться». Лоллипоп слез с мешка и вышел из лавки.

– Эй, Лоллипоп! – позвал Отто.

Лоллипоп прикинулся, что не слышит. Лоллипоп пошёл в парк. Там он сел на скамейку, подальше от детской площадки: хотелось подумать, а ребячий гвалт сбивал с мысли. Неподалёку от скамейки стояли шахматные столики. За одним из них сидели двое довольно пожилых мужчин и играли в шахматы. Один сказал другому: «Шах!» Он не слишком громко сказал, но Лоллипопу это всё равно мешало думать. Он с укором взглянул на того, кто сказал «шах». А сказал «шах» мужчина с лысиной и усами. Потом последовало: «Шах и мат» – и партия закончилась.

– Бывает, – сказал другой мужчина, собрал фигуры и стал расставлять их заново. – Ничего не поделаешь. Везёт в игре – не везёт в любви.

Лысый горестно вздохнул.

– Ну и как тебе без неё? – спросил Другой.

– Плохо, очень плохо, – сказал Лысый.

– Тогда согласись на ничью – помирись, – сказал Другой.

– Ни за что на свете. Клянусь сберкнижкой! Пока она не осознает, что живёт не по средствам, о мировой не может быть и речи. Ни под каким видом!

– Может, ты и впрямь того, прижимист? – спросил Другой.

– Ха, я – да прижимист! – воскликнул Лысый. – На это я могу ответить только «ха-ха»! Тебя бы разок на моё место! Леманну она скармливала швейцарский шоколад, себе в чай подливала кубинского рому, а самое дорогое масло намазывала на самый дорогой хлеб сантиметровым слоем!

– Тогда живи и радуйся – с плеч долой, из сердца вон! – сказал Другой.

– Не идёт она из сердца, – вздохнул Лысый. – А без Леманна совсем тоска!

Лоллипоп набрал полные лёгкие воздуха. «Сейчас или никогда, – пронеслось у него в мозгу. – Такого случая больше не представится».

Он встал, подошёл к столику и спросил, можно ли посмотреть. Оба кивнули и углубились в игру. Лоллипоп глядел на доску. Через несколько ходов он глубоко вздохнул. Очень глубоко. Целых десять раз пришлось ему повздыхать глубоко, только после этого Лысый спросил:

– Что с тобой?

Лоллипоп вздохнул глубоко-преглубоко.

– Ты чем-то расстроен? – спросил Другой.

– Да, – сказал Лоллипоп.

– Чем же? – спросил Лысый.

– Тем, что тётя моя расстроена!

– А чем она расстроена? – спросил Другой.

– Тем, что её пёс расстроен.

– А чем пёс-то расстроен? – спросил Лысый.

– Тем, что их бросил горячо любимый хозяин!

Мужчины посмотрели на Лоллипопа с некоторым интересом, а Лоллипоп продолжал:

– Бедная тётя и бедный пёс плачут днём и ночью. Пёс, тот просто скулит, а несчастная тётушка корит себя и плачется, что привыкла жить не по средствам: слишком много масла мажет на хлеб, слишком много рому подливает в чай. И псу шоколаду скармливает слишком много!

Лоллипоп провёл рукавом по лицу, как бы стирая набежавшую слезу.

– Бедная тётушка похудела на девять килограммов. Чай теперь пьёт без рома и без сахара, на хлеб мажет маргарин, да и того с гулькин нос.

Лысого это сообщение страшно взволновало. У него даже руки слегка задрожали.

– А как зовут твою тётушку? – спросил он.

– Тётя Эренрайх, вот как её зовут, – сказал Лоллипоп и опять протёр глаза. – А пса – Леманн.

Лысый вскочил как ужаленный.

– Немедленно к ней! – вскричал он. И припустил что есть духу.

У входа в парк он остановился и поманил Лоллипопа. Пока Лоллипоп бежал, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Ты хороший мальчик! – сказал он. Вытащил бумажник, порылся в нём и вручил Лоллипопу монету в десять грошей. – Для свинки-копилки, – сказал он и прибавил: – Смотри не потеряй!

Через день Эренрайх пришла к бабушке без Леманна.

– Мы помирились, – сообщила она. – Он вернулся и был очень мил. Можешь ничего не говорить, сказал он, уж знаю, знаю, сказал он!

Лоллипоп сидел в мягком кресле в гостиной и ликовал.

– Жаль, что Леманн больше не придёт, – обратился он к госпоже Эренрайх. – Я в последнее время, видимо, перечитал и собрался обучить Леманна разным трюкам. Как в цирке. Танцевать менуэт, прыгать через обруч…

– Увы, Лоллипоп, увы, – сказала госпожа Эренрайх. – Леманна с Людвигом водой не разольёшь!

Десятигрошовую монету, полученную от Людвига, Лоллипоп хранил как реликвию. Он уложил её в крошечную баночку на ватную подстилку. Банку поставил в тумбу около кровати. Сестру это поразило. Время от времени она вынимала баночку и разглядывала монету. Но ничего особенного в ней так и не нашла.

Осенью Лоллипоп пошёл в третий класс, и жилось ему лучше некуда. В школе никаких проблем; по арифметике он и так заметно выделялся, а тут ещё нередко стал писать сочинения, где встречались целые предложения без единой красной пометки учительницы. Эгона опять пересадили к Лоллипопу, и у них был полный контакт. В последнее время у Лоллипопа вообще со всеми был полный контакт. Даже с сестрой. Такая была жизнь, что постоянно хотелось насвистывать. С перерывами на занятия и еду.

Смешанный Отто находил, что Лоллипоп свистит виртуозно и что в будущем ему непременно следует заняться художественным свистом.