Жаклин Уилсон - Девчонки и любовь

– Читай, пап, – ноет Цыпа. – Хватит болтать с Вонючкой Элли.

– Цыпа! – шутливо грозит ему пальцем отец, с трудом сдерживая улыбку.

Внезапно я понимаю, что больше не могу их терпеть. Не могу даже находиться с ними в одной комнате. Меня душит подступивший к горлу комок. Я несусь в свою комнату и врубаю там музыку на всю катушку.

Я собираюсь заняться домашней работой, но случайно ловлю свое отражение в зеркале и вижу, что волосы лежат хуже некуда, как будто их раскидало взрывом во все стороны. Я принимаюсь расчесывать их и сооружать разные прически. Неплохо бы завязать их пучком на макушке, так смотрится намного лучше и аккуратнее, правда от этого мое лицо выглядит толще. О боже, оно и вправду толстое. Похоже на большой белый надувной мяч, а на подбородке зреет прыщ, и еще один красуется на носу. Так что теперь я большой белый надувной мяч в красную крапинку. Терпеть не могу прыщи. Анна советует ни за что к ним не прикасаться. Легко ей так говорить, с ее-то безупречной прозрачной чисто английской кожей, в жизни не знавшей ни одного прыща.

Быстренько выдавливаю красные бугорки, но лучше от этого не становится. Чувствую себя уродиной. Неудивительно, что у меня до сих пор нет парня. Никто в жизни не захочет встречаться со мной. Никто, кроме Дэна. Да и то потому, что он сильно близорукий. А если бы он прочистил как следует свои очки и разглядел меня, то наверняка убежал бы подальше с дикими воплями.

Я достаю его письмо и заново перечитываю. Внезапно в комнату входит отец.

– Пап, ты же знаешь, что ко мне без стука нельзя!

– Я стучал. Ты просто не слышала из-за этого чудовищного грохота. Сделай потише. Я только что уложил Цыпу.

Цыпа, Цыпа, Цыпа, Цыпа, Цыпа. Кругом один Цыпа. Он представляется мне в виде вереницы цыплят на жердочке, которых я одного за другим сбиваю щелбанами. Бац, бац, бац, бац, бац!

– Ну конечно, спокойствие нашего дорогого малютки прежде всего, – говорю я, выключая проигрыватель. – Вот, пожалуйста! Доволен? Теперь его королевское высочество может почивать в абсолютной тишине.

– Я не просил выключать совсем, – говорит отец. – Что с тобой, Элли? Ты стала такой обидчивой. – Он подходит ближе, теребя бороду. Так он делает всегда, когда нервничает. – Постой-ка, что у тебя с лицом? Там кровь…

– Ничего особенного, – отвечаю я, прикрывая рукой подбородок. – А теперь, будь добр, оставь меня в покое, мне нужно делать уроки.

– Дело ведь не в уроках, а в письме, да? От кого оно?

– Это письмо мне, пап, – говорю я, сгребая со стола листок.

Но отец все же успевает прочитать конец.

– «С любовью, Дэн»! Это что, любовное послание? – спрашивает он.

– Нет, не послание!

– Тогда кто же этот Дэн? Когда ты успела обзавестись бойфрендом, Элли?

– Нет у меня никакого бойфренда! Пожалуйста, не лезь не в свое дело! – говорю я, запихивая дурацкое письмо в карман юбки.

Как только отец выходит из комнаты, я тяжко вздыхаю и кладу голову на стол. Хотела немного поплакать, но вместо этого засыпаю. Просыпаюсь оттого, что затекла шея. Когда я укладываюсь в кровать, сна уже не в одном глазу.

По дороге в свою спальню отец просовывает голову в мою дверь.

– Спишь, Элли? – шепчет он.

– Да.

– Анна рассказала мне про твоего бойфренда. Это тот башковитый паренек в анораке, да?

– Нет, нет и нет. Никакой он не бойфренд. Господи, как же мне это все надоело! – бормочу я, накрывая голову подушкой.

– Ладно, ладно, успокойся. Прости. Анна предупредила, чтобы я ни о чем тебя не расспрашивал. Эй, Элли, ты меня слышишь?

Я продолжаю лежать под подушкой. Следует недолгая пауза. Потом я чувствую, как отец наклоняется ко мне.

– Споки-ноки, – шепчет он и целует вместо моей щеки подушку.

– Чмоки-чмоки, – отвечаю я чуть погодя и убираю подушку с лица. Но отца уже нет в комнате.

Мне по-прежнему не спится. Я обнимаю подушку, чтобы хоть как-то утешиться. Жаль, что не сохранились мои детские мягкие игрушки, которые я брала с собой в постель, чтобы поскорее уснуть. Помню, у меня была голубая слониха по имени Нелли, и когда мне было примерно столько же лет, сколько сейчас Цыпе, я повсюду таскала ее с собой. Я разговаривала с ней так, будто она была настоящая, и нас даже называли неразлучной парочкой Элли-Нелли.

Еще у меня были панда по имени Бартоломью, жираф Мэйбл и тряпичная кукла с рыжими волосами, которую звали Мармеладка.

К тому времени, как родился Цыпа, я уже выросла изо всех своих мягких игрушек – всех, кроме слонихи Нелли. Когда Цыпа подрос и начал ползать, он не проявлял никакого интереса к своим новым мягким игрушкам, а хотел играть только моими.

Однажды мы даже подрались с ним из-за Нелли. Цыпа вцепился в нее, вопил и не хотел отдавать. Я, конечно, понимала, что такой взрослой девочке, как я, глупо бороться с карапузом из-за какой-то там старой плюшевой слонихи с наполовину оторванным хоботом, но ничего не могла с собой поделать. А потом Цыпу вдруг стошнило прямо на Нелли. Я была уверена, что он сделал это нарочно и что Нелли безвозвратно испорчена. А ведь мне сшила ее мама, когда я была еще совсем маленькой. Я была безутешна и ревела как младенец.

Анна сполоснула Нелли и сунула в стиральную машинку. После стирки слониха приобрела странный бледно-лиловый оттенок, а мягкий наполнитель у нее внутри сбился комками. В остальном она сохранила свой прежний вид, но я тогда сказала, что игрушка окончательно испорчена, и выбросила ее в помойку.

Зря, конечно. Я пожалела об этом сразу же, как только мусорщики увезли бак. Глупо, наверное, но я до сих пор о ней вспоминаю и представляю, как она лежит на свалке среди остатков китайской лапши и размокших чайных пакетиков, жалобно изогнув хобот.

Все остальные свои игрушки я выбросила, когда решила сделать ремонт в своей комнате, чтобы раз и навсегда расстаться с образом глупенькой застенчивой толстушки. Я захотела стать другой – яркой и стильной Элли, и моя комната должна была полностью соответствовать этому новому имиджу. Я попросила выкрасить стены в ярко-голубой цвет, поставить красную мебель и повесить желтые занавески – именно в таких цветах мне рисовалась жизнь ученицы средней школы. Я и сама старалась быть яркой, заметной и веселой, чтобы соответствовать этой цветовой гамме, но меня хватило не надолго. Сейчас, например, я чувствую себя настолько мрачно и уныло, что мне впору жить в канализационной трубе.

Я еще теснее прижимаю к себе подушку. Раньше, когда мы были чуть помладше, Надин оставалась у меня ночевать чуть ли не раз в неделю. Мы никогда не ставили раскладушку и не раскладывали спальники, а просто прижимались потеснее друг к дружке на моей кровати. К Надин не очень-то мягко прижиматься – она вся такая угловатая и растопыривает во сне свои острые локти, – но зато нам с ней было так весело! Мы рассказывали друг другу страшные истории, полные кровавых подробностей, так что потом нам всю ночь снились кошмары, но это меня ничуть не пугало, потому что я в любой момент могла прижаться к Надин и почувствовать, как ее позвонки врезаются мне в живот, а волосы щекочут лицо.