Астрид Линдгрен - Знаменитый сыщик Калле Блюмквист рискует

– Ты случайно не прочитала фамилию на векселе?

– Нет.

Комиссар вздохнул, но потом подумал, что нельзя же ждать, чтобы всё само шло в руки. Допрос девочки и без того дал очень много. Нельзя же требовать, чтобы имя убийцы принесли ему на тарелочке. Всё же, прежде чем продолжить разговор с Евой-Лоттой, он позвонил в участок и распорядился тщательно обыскать все Прерии. Место преступления, разумеется, уже обследовали самым тщательным образом, но бумажку могло унести ветром. А её надо найти, во что бы то ни стало найти!

Потом Еве-Лотте пришлось рассказать, как она обнаружила Грена. Она говорила теперь очень тихо и время от времени сглатывала комок в горле. А её папа опустил голову, чтобы не видеть горестных глаз дочери. Впрочем, теперь, наверное, уже недолго осталось. У комиссара было ещё лишь несколько вопросов.

Ева-Лотта уверяла, что преступник не мог быть жителем их городка, иначе она бы его узнала. И теперь комиссар спросил её:

– А ты узнаешь его, если увидишь опять?

– Да, – тихо сказала Ева-Лотта. – Я бы его узнала из тысячи других.

– А раньше ты его никогда не видала?

– Нет. – И, поколебавшись, добавила: – То есть да… отчасти.

Комиссар выпучил глаза. Ещё один сюрприз!

– Как это «отчасти»?

– Я только брюки его видала, – пояснила Ева-Лотта неохотно.

– Объясни, пожалуйста, понятнее.

Ева-Лотта поёжилась в замешательстве.

– Это обязательно? – спросила она.

– Ты же прекрасно знаешь, что обязательно. Так где же висели его брюки?

– Они не висели. Они торчали из-под штор. А в них был убийца.

Комиссар быстро схватил оставшуюся булочку. Он почувствовал, что настал момент подкрепиться. А ещё он подумал, что Ева-Лотта, пожалуй, не такая уж дельная, как ему показалось. Не фантазирует ли она?

– Итак, – сказал он, – брюки убийцы торчали из-под штор. Чьих штор?

– Грена, чьих же ещё?

– А ты-то где была?

– На лестнице снаружи. Мы с Калле лезли по ней. В десять часов вечера в понедельник.

У комиссара не было детей, и сейчас он благодарил за это бога.

– Да что же вы делали на лестнице Грена в понедельник вечером?!

Тут он вспомнил тайну, в которую его только что посвятили, и добавил:

– А, понимаю! Вы гонялись за каким-нибудь другим Мумриком, да?

Ева-Лотта взглянула на него почти презрительно.

– Что ж, по-вашему, Великие Мумрики на деревьях, что ли, растут? На свете есть только один Мумрик, во веки веков, аминь!

И Ева-Лотта рассказала о ночном переходе через крышу Грена. Бедный булочник озабоченно покачал головой. А ещё говорят, что девочек иметь спокойнее!

– Откуда же ты знала, что это брюки убийцы?

– А я не знала. Если б я знала, я б его арестовала.

– Но ты же сказала… – возразил раздражённо комиссар.

– Да нет, я уже потом сообразила. Ведь это были такие же тёмно-зелёные габардиновые брюки, как те, которые я встретила на тропинке.

– Это могло быть случайностью. Не надо делать поспешных выводов.

– А я и не делаю. Я же слышала, как они там в комнате шумели из-за векселей, и тот, в брюках, сказал: «Мы встретимся в среду на обычном месте! Захвати все мои векселя!» Так сколько же зелёных брюк Грен может встретить за одну несчастную среду?

Комиссар был убеждён, что Ева-Лотта права. Теперь всё ясно: мотивы, место, время. Дело стало лишь за одним – поймать преступника.

Комиссар поднялся и потрепал Еву-Лотту по щеке.

– Большое спасибо, – сказал он. – Ты умница. Ты даже не понимаешь, как ты нам помогла. А теперь забудь обо всём!

– Постараюсь! – обещала Ева-Лотта.

Комиссар повернулся к Бьёрку:

– Теперь нужно только отыскать этого Калле, чтобы он подтвердил показания Евы-Лотты. Где его можно найти?

– Здесь, – раздался спокойный голос с балкона над верандой, и удивлённый комиссар, подняв глаза, увидел над перилами две головы – одну светлую, другую тёмную.

Рыцари Белой розы не оставляют товарища в трудную минуту полицейских допросов и других испытаний. Как и булочник, Калле и Андерс хотели присутствовать на допросе. Но предпочли, на всякий случай, разрешения не спрашивать.

Все газеты страны поместили на первых страницах сообщение об убийстве и много писали о показаниях Евы-Лотты. Правда, они не упоминали её имени, зато очень много говорили о «наблюдательном тринадцатилетнем ребёнке», который «держался молодцом» и сообщил полиции «необычайно ценные сведения».

Местная газетка оказалась менее сдержанной в отношении имён. Ведь в городке абсолютно все знали, что «наблюдательный тринадцатилетний ребёнок» – не кто иной, как Ева-Лотта Лисандер, и редактор не видел причины, почему не написать об этом в газете. Такой великолепной темы у него давно уже не было, и он выжал из неё всё, что мог. В длинной и слащавой статье он писал, что «прелестная маленькая Ева-Лотта играет сегодня среди цветов в саду своих родителей так беззаботно, словно совсем забыла то, что ей пришлось пережить в среду в обдуваемых ветрами Прериях».

И редактор в упоении продолжал: «Да где же ещё могла она забыть, где ещё могла почувствовать себя в безопасности, как не здесь, у папы и мамы, в хорошо знакомой с детства среде, где даже запах свежеиспечённого хлеба из папиной пекарни служит залогом того, что есть ещё мир покоя и уюта, которого не могут поколебать никакие вторжения из мира преступлений».

Редактору очень нравилось такое начало. Дальше он распространялся о том, какая Ева-Лотта умница и какое исчерпывающее описание убийцы она дала. Правда, он не писал прямо «убийца», а «человек, который, как предполагают, владеет разгадкой тайны». Он привёл также слова Евы-Лотты, что она узнает этого человека, если встретится с ним ещё раз, и особо подчеркнул, что маленькая Ева-Лотта Лисандер, возможно, в конце концов окажется тем орудием, которое приведёт бесчеловечного преступника к заслуженному наказанию.

И таким образом, он написал как раз всё то, что не следовало писать.

Полицейский Бьёрк был очень встревожен, когда подал ещё пахнущую краской газету комиссару. Тот прочёл статью и взревел:

– Написать такое – да это же возмутительно! Безобразие, да и только!

Ещё более крепкие выражения употребил булочник, немедля примчавшись в редакцию. От ярости у него на висках вздулись жилы, и он хлопнул кулаком по столу перед носом у редактора.

– Ты что, не понимаешь, что это преступление? – воскликнул он. – Неужели не соображаешь, что это может быть опасно для моей дочки?