Астрид Линдгрен - Калле Блюмквист и Расмус

– По-моему, вы поступаете неразумно, профессор, – сказал незнакомец.

Что правда, то правда, в этот момент профессор выглядел не очень-то разумным. Он был в бешенстве. Было видно, что он готов наброситься на своего собеседника с кулаками. Но на коленях у него сидел Расмус, а это некоторым образом связывало его и мешало осуществить подобное желание.

– В высшей степени неразумно, – продолжал незнакомец. – Признаю, я действовал несколько необычно, но у меня не было другого выхода. Ведь всё это крайне важно. Я должен был поговорить с вами.

– Да катитесь вы к чёртовой бабушке! – зло ответил профессор. – Вы либо начитались плохих детективных романов, либо не в своём уме.

Незнакомец сухо и надменно усмехнулся и начал расхаживать по траве взад-вперёд. Это был рослый человек лет сорока, чьё лицо можно было бы назвать красивым, не будь взгляд его таким жёстким.

– В своём я уме или нет – вас не касается, – сказал он. – Единственное, что меня интересует, – принимаете ли вы моё предложение.

– А единственное, что меня интересует, – когда и как я смогу дать вам по морде.

– По-моему, надо сейчас же и дать, – прошептал Калле, прячась за деревом, и Андерс в знак согласия с ним кивнул.

Незнакомец смотрел на профессора, как на несмышлёного ребёнка.

– Зря вы отказываетесь от ста тысяч крон, – настаивал он. – За ваши формулы я предлагаю вам сто тысяч крон. Это совсем неплохая цена. И если вам совесть не позволяет самому передавать мне эти формулы, вам достаточно лишь намекнуть, где они находятся, и я возьму их сам.

– Послушайте, инженер Петерс, или как вас там, неужели вы не понимаете, что эти формулы – собственность шведского государства?

Петерс нетерпеливо пожал плечами.

– Никто не узнает, что ваше изобретение покинуло Швецию. Непробиваемый лёгкий металл начнут делать и в других странах, вы же понимаете. Это только вопрос времени. А я хочу купить ваши формулы, чтобы выиграть время, вот и всё.

– Идите к дьяволу! – огрызнулся профессор.

Глаза у Петерса сузились.

– Так или иначе, а формулы ваши я получу, – процедил он.

До сих пор Расмус сидел тихо, но тут вмешался в разговор:

– Получу, получу… Да разве так говорят? Надо сказать: «Разрешите, пожалуйста, мне получить»…

– Тихо, Расмус! – сказал профессор, крепко прижимая сына к себе.

Инженер Петерс посмотрел на них задумчиво.

– Какой милый у вас мальчик… – произнёс он многозначительно. – Вы ведь не хотели бы с ним расстаться?

Профессор молчал, с отвращением глядя на человека, сидящего перед ним.

– А не заключить ли нам небольшую сделку? – продолжал инженер Петерс. – Вы скажете мне, где находятся ваши бумаги, и я пошлю за ними своего человека. Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не удостоверюсь, что документы подлинные, после чего вы свободны и богаче на сто тысяч крон.

– Да замолчите же вы! – ответил профессор. – У меня больше нет сил вас слушать.

– Как я уже говорил, на сто тысяч богаче, – продолжал Петерс как ни в чём не бывало. – Советую вам в ваших же интересах принять моё предложение. Ведь если вы этого не сделаете…

Ненадолго воцарилась угрожающая тишина.

– Да, представьте себе, что я этого не сделаю, – презрительно ответил профессор. – Что тогда?

На лице Петерса промелькнула ехидная улыбка:

– Тогда вы больше не увидите своего сыночка.

– А вы, оказывается ещё глупее, чем я думал. Вы действительно вообразили, будто я позволю напугать себя такими наивными угрозами?

– Ну, это мы ещё посмотрим. Лучше, если б вы уже сейчас уяснили, насколько всё серьёзно.

– А для вас лучше, если вы уже сейчас уясните, что я никогда не скажу вам, где храню свои бумаги.

Расмус выпрямился на коленях у профессора и в упор уставился на инженера Петерса.

– Не-а, и я тоже не скажу, – торжествующе заявил он. – Хоть и знаю, где они.

Профессор от неожиданности вздрогнул:

– Что ещё за глупости! Ничего ты не знаешь.

– Я не знаю? Давай поспорим!

– Да замолчи ты! Ты даже не знаешь, о чём идёт речь, – строго сказал профессор.

– Ещё как знаю… – Расмусу не понравилось, что его способность участвовать в беседе подвергли сомнению. – Вы говорите о тех бумагах с маленькими красненькими цифрами. Ну про которые ты сказал, что они очень, очень секретные.

– Конечно, про них мы и говорим! – оживился Петерс. – Но ты ведь не знаешь, где они лежат, ты же ещё маленький…

Профессор сердито оборвал его:

– Это пустой разговор. Неужели непонятно, что все бумаги до единой надёжно заперты в банковском сейфе.

Расмус смотрел на отца неодобрительно.

– Ты говоришь неправду, папа, – строго заметил он. – И вовсе они не в этом… банк… сейфе.

– Расмус, молчи! – рявкнул профессор с неожиданной горячностью.

Но Расмус действительно считал, что в этом деле надо разобраться. Судя по всему, папа позабыл, как это было.

– И совсем они не в сейфе, я знаю, – убеждённо заявил он. – Потому что как-то вечером я подкрался к тебе, а ты думал, что я сплю. А я стоял на лестнице в передней и видел, как ты укладывал…

– Замолчи, Расмус! – снова рявкнул профессор, на этот раз ещё с большей горячностью.

– Чего ты кричишь? – обиделся Расмус. – Я же не скажу ему, где они… – Потом он посмотрел на Петерса с состраданием: – Но я могу подсказать «горячо» или «холодно», мы так всегда играем.

Профессор встряхнул его довольно сурово.

– Да замолчишь ты наконец? – закричал он.

– Да, да, да, замолчу! – поспешно произнёс Расмус. – Я же ничего такого не сказал! – Он надулся и, немного поразмыслив, добавил: – Вообще-то не «горячо» и не «холодно».

Ева-Лотта осмотрелась вокруг и осталась довольна: вполне уютная тюрьма. Если бы этот Никке не прибил несколько толстых досок поперёк окна, то вполне можно было бы представить, что Ева-Лотта – желанный гость на этом острове. Разве не её поселили в очаровательный, прелестный домик для гостей, где она вправе хозяйничать? Раскладушки вдоль стен покрыты уютным ситчиком, возле умывальника – нарядная ширма, у окна – столик с книгами и газетами, чтобы гостям не было скучно. Словом, это было самое удивительное в мире разбойничье логово. И вряд ли кто ещё мог похвастаться таким чудесным видом из окна! За досками окно было распахнуто настежь, и оттуда открывался летний пейзаж такой дивной красоты, что сердце замирало. Переливаясь в солнечных лучах, там лежал залив, держа в своих объятиях маленькие зелёные острова.

Ева-Лотта глубоко вздохнула. Как чудесно было бы сбежать вниз к пристани по скользкой от хвои тропинке, нырнуть вниз головой в эту прозрачную воду, а потом лежать и загорать, зажмурившись, на мостках и слушать, как тихонько плещется вода, когда лодки вздрагивают на своих швартовых.