Астрид Линдгрен - Приключения Эмиля из Лённеберги

Да, это и вправду было уж слишком! Эмиль знал, что со страха можно умереть, а тут он своими глазами увидел, как куры стали падать одна за другой. Они лежали в траве, затихшие, бездыханные. Да, представь себе это ужасающее зрелище – повсюду в траве валяются недвижимые белые куры! Эмиль пришёл в отчаяние и даже заплакал. Что скажет мама, когда увидит мёртвых кур? Хромая Лотта тоже валялась бездыханной. Эмиль бережно взял её на руки. Бедная Лотта не подавала признаков жизни! Единственное, что Эмиль ещё мог для неё сделать, – это устроить ей приличные похороны. Он тут же решил, что на её надгробном камне надо написать: «Здесь покоится хромая Лотта, которую до смерти испугал Свинушок».

Эмиль был очень сердит на Свинушка. Просто злодей! Надо поскорее запереть его в хлев и никогда больше не выпускать. Он бережно понёс хромую Лотту в дровяной сарай и положил на чурбак для колки дров. Пусть полежит здесь в ожидании своих похорон, бедняжка!

Когда Эмиль вышел из сарая, он увидел, что петух и Свинушок опять принялись за вишни. Хороши голубчики, ничего не скажешь! Сперва до смерти пугают кур, а потом как ни в чём не бывало продолжают пировать! Видать, у петуха нет ни капли совести! Неужели ему наплевать, что он разом лишился всех своих подруг? Куда там! Он и не глядел на них!

Впрочем, на этот раз пиршество длилось недолго. Петух тут же опять свалился, а вслед за ним и Свинушок. Эмиль так сердился на них, что даже не мучил себя вопросом: живы ли они? Да это и было видно: петух чуть слышно кукарекал и слабо подёргивал лапами, а Свинушок просто спал и даже храпел, но время от времени пытался открыть глаза, правда без особого успеха.

В траве валялись рассыпанные вишни, и Эмилю захотелось их попробовать. Он сунул в рот одну, потом ещё одну, и ещё, и ещё. Вкус у них был не такой, какой обычно бывает у вишен, но Эмилю понравился. «Как это можно выбрасывать такие вкусные вишни!.. Но мама велела…»

Да, мама… Надо бы пойти к ней и рассказать, какое несчастье случилось с курами. Но ему что-то не очень хотелось идти. Собственно говоря, совсем не хотелось. Он в задумчивости съел ещё несколько вишен… Нет, идти было решительно неохота.

На кухне мама Эмиля готовила ужин. И вот наконец пришли с поля папа Эмиля, Альфред, Лина и Крёсе-Майя. Они были усталые и голодные после долгого рабочего дня и тут же сели за стол. Но место Эмиля так и осталось пустым, и тогда мама спохватилась, что она уже давно не видит своего мальчика.

– Лина, пойди позови Эмиля, он, наверно, играет у хлева со Свинушком, – сказала мама.

Лина долго не возвращалась, а когда вернулась, то в кухню не вошла, а застыла на пороге. Она явно хотела привлечь к себе внимание.

– Что с тобой? Почему ты стоишь как вкопанная? Что-нибудь случилось? – спросила мама Эмиля.

Лина усмехнулась:

– Да уж и не знаю, что сказать… Все куры подохли! Петух пьяный. И Свинушок тоже пьяный. И Эмиль…

– Что с Эмилем? – перебила её мама.

– Эмиль… – сказала Лина и глубоко вздохнула, – Эмиль тоже пьяный.

Что это был за вечер в Катхульте! Ни в сказке сказать, ни пером описать!

Папа Эмиля ругался и кричал, мама Эмиля плакала, и сестрёнка Ида плакала, и Лина плакала; Крёсе-Майя ахала и охала, а потом вдруг так заторопилась, что отказалась даже от ужина. Ей не терпелось попасть поскорее в Лённебергу, чтобы рассказать каждому встречному-поперечному: «Ох, ох, ох! Бедные, бедные Свенсоны из Катхульта. Их сын Эмиль, негодник этакий, напился до полусмерти и зарезал всех кур! Ох, ох, ох!»

Только у Альфреда сохранилась крупица здравого смысла. Он выбежал из кухни вместе со всеми и убедился, что Эмиль и в самом деле валяется в траве рядом со Свинушком и петухом. Да, всё ясно, Лина сказала правду. Он лежал, прислонившись к Свинушку, глаза у него закатились, и было видно, что ему очень плохо. От этого зрелища мама Эмиля зарыдала пуще прежнего и хотела отнести Эмиля в комнату, но Альфред, знавший, что делать в таких случаях, остановил её:

– Его лучше оставить на свежем воздухе!

И весь вечер Альфред просидел с Эмилем на крылечке перед своей каморкой. Он поддерживал его, когда у него кружилась голова и его мутило, утешал, когда он плакал. Да, представь себе, Эмиль то и дело просыпался и плакал – так ему было худо. Он слышал, как все говорили, что он пьян. Но он не понимал, как это могло случиться. Ведь Эмиль не знал, что, когда вишни долго бродят в чане, получается вино – оно называется вишнёвка, – а сами вишни пропитываются этим вином, и от них тоже пьянеешь. Потому мама и велела закопать их на помойке.

Время шло. Солнце закатилось, наступил вечер, над Катхультом взошла луна, но Альфред всё сидел на крылечке, а Эмиль лежал, как мешок, у него на коленях.

– Ну, как ты? – спросил Альфред, когда увидел, что Эмиль чуть приоткрыл глаза.

– Пока жив, – с трудом проговорил Эмиль и, передохнув, добавил: – Если я умру, возьми себе Лукаса.

– Ты не умрёшь, – успокоил его Альфред.

И в самом деле Эмиль не умер, и Свинушок не умер, и петух не умер.

А удивительнее всего то, что и куры не умерли. В самом разгаре этих событий мама Эмиля спохватилась, что вот-вот прогорит плита, и послала сестрёнку Иду за охапкой дров. Когда Ида, глотая слёзы, вошла в сарай и увидела лежащую на чурбаке мёртвую хромую Лотту, она разревелась в голос.

– Бедная Лотта, – прошептала сестрёнка Ида. Она протянула руку и погладила Лотту.

И представь себе, Лотта ожила от этого прикосновения! Она раскрыла глаза, сердито закудахтала, взмахнула крыльями, слетела с чурбака и, хромая, скрылась за дверью. Ида застыла от изумления.

Она не знала, что и подумать: может, она волшебница, может, как в сказке, стоит ей коснуться рукой мёртвого, и он оживёт?

Все так волновались за Эмиля, что никто и не взглянул на кур, недвижимо лежавших в траве. Но Ида похлопала каждую из них рукой, и представь себе, все они, одна за другой, оживали прямо на глазах. Да-да, они задвигались, замахали крыльями, потому что вовсе не умерли, а просто потеряли сознание от страха, когда за ними погнался Свинушок, – так с курами иногда бывает. А Ида с гордым видом вбежала в кухню, где рыдала её мама.

– Мама, мама, я воскресила всех кур! – выпалила она прямо с порога.

Свинушок, петух и Эмиль были на следующее утро здоровы. Петух, правда, ещё целых три дня не мог как следует кукарекать. Он то и дело пытался крикнуть во всё горло «ку-ка-реку», но всякий раз у него вырывался такой странный звук, что он чувствовал себя очень неловко. К тому же куры глядели на него с явным неодобрением, и тогда он смущённо убегал в кусты.