Астрид Линдгрен - Приключения Эмиля из Лённеберги

С кепариком Эмиль тоже не расставался. Без него не выходил из дому. И в тот день, когда впервые пошёл в школу, он тоже нахлобучил свою кепочку. Да, настало время Эмилю стать школьником. Все в Лённеберге с интересом ждали этого дня.

– Он всю школу перевернёт вверх ногами и подожжёт учительницу, – говорила Лина.

Но мама Эмиля всякий раз строго смотрела на неё и заявляла:

– Эмиль прекрасный мальчик. Он, правда, пытался подпалить перо на шляпе пасторши, что было, то было, я не отрицаю, но за это он уже отсидел в сарае, и нечего тебе вечно язвить по этому поводу.

Из-за жены пастора Эмиль сидел в сарае 17 августа. В тот день она приехала на хутор, чтобы взять у мамы Эмиля узор для вышивания. Мама пригласила её выпить чашечку кофе в сиреневой беседке и там показала ей обещанный узор. Жена пастора была близорука и, чтобы получше разглядеть рисунок, вынула из сумочки лупу. Эмиль никогда ещё не видел лупы, и она его очень заинтересовала.

«Возьми, дружок, лупу, можешь с ней пока поиграть», – любезно предложила ему пасторша. Она то ли не знала, то ли забыла, с кем имеет дело.

Одним словом, дать Эмилю в руки лупу было чистым безумием. Он вскоре обнаружил, что с помощью лупы, если её держать так, чтобы в неё попадало солнце, можно зажечь огонь.

Сделав это открытие, Эмиль окинул взглядом местность, чтобы найти легко воспламеняющийся предмет и подпалить его. Пасторша пила кофе и болтала без умолку с его мамой, но голова её в шляпе со страусовыми перьями была величественна и неподвижна. И тут Эмилю пришло на ум, что перья эти, судя по их виду, должны легко воспламеняться. Эмиль решил немедленно проверить это предположение. Не то чтобы он был убеждён, что его опыт удастся и шляпа загорится, нет, но считал, что попробовать никогда не мешает. А как же иначе обретаются знания на этом свете?

Результаты его любознательности нашли своё отражение в синей тетради.

«Да, верно, перья на шляпе задымились и даже обуглились, но огонь так и не вспыхнул, чего не было, того не было, зачем зря говорить. А я-то надеялась, что Эмиль станет лучше после клятвы в обществе трезвости. Но нет! Нашему трезвеннику пришлось просидеть весь остаток дня в сарае!»

25 августа Эмиль пошёл в школу. Жители Лённеберги полагали, конечно, что Эмиль там опозорится, но они попали пальцем в небо. Учительница быстро сообразила, что на скамейке у окна сидит будущий председатель сельской управы, потому что – слушай и удивляйся! – Эмиль оказался первым в классе! Читать он уже умел да и писать немножко тоже, а считать научился всех быстрее. Конечно, не обошлось и без шалостей, но учительница на него не жаловалась. Был, правда, случай, когда он вдруг поцеловал её, об этом потом много болтали в Лённеберге.

Произошло это вот как. Эмиль стоял у доски и решал очень трудный пример. Когда он с ним успешно справился, учительница сказала:

– Молодец, Эмиль, можешь сесть на своё место!

Так он и сделал, но перед этим подошёл к учительнице, сидевшей за кафедрой, и поцеловал её. С ней никогда ещё ничего подобного в классе не случалось, она залилась краской и спросила, запинаясь:

– Почему… почему ты это сделал, Эмиль?

– Из любезности, – ответил Эмиль, и это стало с тех пор как бы поговоркой в Лённеберге.

«Из любезности, как сказал мальчишка с хутора Катхульт, целуя свою учительницу» – так говорили лённебержцы, и насколько мне известно, и сейчас ещё говорят.

Впрочем, из любезности Эмиль делал и многое другое. Во время большой перемены он ходил, например, в приют для престарелых и читал там вслух «Смоландскую газету» Стулле Йоке и другим старикам. Так что не думай, пожалуйста, что Эмиль не способен на хорошие поступки!

В приюте все ждали прихода Эмиля. Для Стулле Йоке, Йохана Этаре, Калле Спадера и для всех остальных стариков, уж не помню, как их там звали, это были лучшие минуты дня. Стулле Йоке, быть может, не так уж и много понимал из того, что Эмиль читал, но, когда он слышал, например, что в ближайший понедельник в городской гостинице в Ексо будет дан большой бал, старик многозначительно потирал руки и говорил: «Да, да, да, да, так оно и будет!»

Но главным здесь было то, что Стулле Йоке и все остальные жители приюта очень любили сидеть вокруг Эмиля и слушать, как он читает им газету. Только одна старуха этого не выносила. Как только появлялся Эмиль, её словно ветром сдувало. Ты, конечно, догадался, кто это. Да, Командирша никак не могла забыть, как под Рождество она угодила в волчью яму.

Может, ты испугался, что у Эмиля-школьника уже не будет времени проказничать? Могу тебя успокоить! Дело в том, что, когда Эмиль был маленьким, в школу ходили только через день. Везло же людям, правда?

– Как ты теперь проводишь время? – спросил как-то Эмиля Стулле Йоке, когда тот пришёл к ним читать газету.

Эмиль подумал и ответил честно:

– Один день проказничаю, а другой хожу в школу.

Стояла осень, глубокая осень. Всё темнее и темнее становились дни на хуторе Катхульт, и во всей Лённеберге, и во всём Смоланде.

– Ой, до чего выходить неохота! – говорила всякий раз Лина, когда вставала в пять утра, чтобы доить коров, и ей надо было идти во двор в такую темень. Правда, у неё был фонарь, чтобы освещать дорогу, но он светил так слепо и скудно, что хоть плачь.

Серая, серая осень, как один долгий-долгий беспросветный день, и только какой-нибудь праздник, скажем, проповедь на дому, будто свет маяка в темноте, прерывал вдруг этот нескончаемый мрак.

О проповеди на дому ты, конечно, и слыхом не слыхал, это ясно. Так вот, в те далёкие времена все люди в Швеции должны были знать Библию, и, чтобы проверить их знания, пастор время от времени посещал каждый дом своего прихода и беседовал с его обитателями о Святом Писании. Представляешь, он опрашивал не только детей, но и взрослых, и все должны были отвечать на его вопросы. Такого рода экзамены устраивались по очереди во всех хуторах Лённеберги, и хотя сам опрос был не очень-то приятен, ему всегда сопутствовал настоящий пир. А это было уже куда приятнее. Все жители прихода приглашались на такую проповедь, и старики и старухи из приюта тоже. И все, кто были в состоянии дойти, обязательно приходили, потому что после опроса подавалось угощение и можно было всласть наговориться и вкусно поесть.

В ноябре пришла очередь хутора Катхульт устраивать проповедь на дому, и все заметно оживились в ожидании этого дня, а больше всех Лина, потому что она очень любила праздники.