Джеймс Гринвуд - Маленький оборвыш

– Пусть бы меня бил кто-нибудь с утра до вечера, – вздохнул Моульди, – только бы дал мне приличную квартиру.

– Ну, ему это было бы невыгодно, Моульди, – засмеялся его товарищ. – Да ты не думай, этот мальчик, наверное, сделал что-нибудь худое, только не хочет признаться, боится, что мы его выдадим. Оно и понятно, ведь он нас не знает.

Разговаривая таким образом, мы шли вперед очень быстро, так быстро, как позволяли Моульди огромные сапоги, беспрестанно валившиеся с его ног. Мы прошли по улице Олдбелли мимо Ньюгейтской тюрьмы. Товарищи спросили меня, знаю ли я, через какие ворота возят обычно преступников на казнь, и когда я ответил им: «Не знаю», они остановились и показали мне. После этого мы пошли на улицу Ледгет, перешли через нее и пошли по таким темным, извилистым переулкам, каких я в жизни не видел.

Даже днем путешествие по этим узким, мрачным переулкам не могло быть приятным. А теперь была темная ночь, и я чувствовал, что каждый шаг удаляет меня от дома. Моя домашняя жизнь была очень горька, но все-таки, по словам моих спутников, я был дурак, что бросил ее. Я начинал чувствовать раскаяние, и слезы выступали у меня на глазах. Если бы мне пришлось говорить, мое волнение обнаружилось бы, но, к счастью или к несчастью, мои товарищи примолкли – от быстрой ходьбы они едва переводили дух, и им было не до разговоров.

Мы шли все дальше и дальше; я держался позади них, и наконец мы вышли из темных проулков и очутились на широкой освещенной газом улице.

Было уже поздно, около одиннадцати часов, но на улице толпилось множество народа, нас толкали на каждом шагу, и мы с трудом пробирались вперед.

– Идем скорее, – заметил Рипстон, оборачиваясь ко мне, – теперь нам уже недалеко.

Это замечание обрадовало меня. Когда мы вышли на широкую светлую улицу, я подумал, в каком прекрасном месте живут мои спутники и с каким удовольствием я сам стал бы здесь жить. Но затем меня одолели сомнения. Мальчики сказали, что идут домой, в свое жилище, а меня с собой не приглашали; пожалуй, они войдут в тот дом, где живут, а меня оставят посреди улицы. Слова Рипстона «пойдем, теперь уж недалеко!» ободрили меня: я объяснил их так, что, значит, они приглашают меня к себе.

Я немножко отстал от них, отчасти потому, что устал, отчасти потому, что какой-то прохожий отдавил мне левую пятку, но при словах Рипстона я, насколько хватало сил, прибавил шагу. Вдруг оба мои спутника исчезли из глаз моих. Куда они подевались? Может быть, я обогнал их, сам того не замечая? Хотя это и было неправдоподобно, но я все-таки повернул назад, громко окликая их. Никто мне не ответил. Я побежал опять вперед и изо всех сил крикнул: «Рипстон!» Нет ответа.

Отчаяние с новой силой овладело мной. Может быть, мальчики нарочно сыграли со мной эту злую штуку? Им не хотелось идти со мной, и они бросили меня посреди улицы? Может быть, они завели меня совсем не туда, где находится Ковент-Гарден, и я от него еще дальше, чем был до встречи с ними? Все эти мысли были так печальны, что я не мог совладать со своим горем. Я прислонился к фонарному столбу и начал громко плакать. Вдруг раздался знакомый голос.

– Смитфилд, где ты?

Меня вовсе не звали Смитфилдом, но так называлось то место, где меня встретили товарищи, и они, не зная моего настоящего имени, прозвали меня так. Голос, услышанный мной, принадлежал Моульди, я в этом не сомневался.

– Я здесь, – отозвался я, – а вы где?

– Да здесь, разве ты не видишь?

Я не видел. Голос выходил из какого-то прохода рядом с теми лавками, против которых я стоял, но из какого – я не мог распознать. В эту минуту мальчик схватил меня за руку.

– Это ты, Моульди? – спросил я.

– Конечно, я, – нетерпеливо ответил он, – иди же, коли хочешь идти.

Я скоро увидел, что Моульди вводит меня в какой-то узкий, низкий проход. В лицо мне пахнуло сырым холодным воздухом. Вокруг все было так темно, что ничего нельзя было разглядеть. Пройдя несколько шагов, я почувствовал такой страх, что вынужден был остановиться.

– Вы здесь живете, Моульди? – спросил я.

– Здесь внизу, – ответил он, – надо еще немножко спуститься. Идем, чего ты боишься?

– Да здесь так темно, Моульди.

– Ты, верно, привык сладко кушать да спать в спальной, освещенной восковыми свечами. А мы не так прихотливы. Идем, а не то пусти мою руку, не задерживай меня!

Я всеми силами вцепился в его руку и не знал, что делать. Он, должно быть, почувствовал, как дрожала моя рука.

– Полно, чего тут бояться, малыш, – сказал он почти ласково. – Пойдем скорее, там мы найдем фургон или телегу и охапку соломы, будет на чем прилечь.

Ободренный таким образом, я пошел с ним дальше. Темный, сырой проход так круто спускался вниз и был так скользок, что в башмаках я, наверное, раз десять упал бы. Я старался ободрить себя, думая о том, как недурно будет в конце этого гадкого прохода найти телегу с соломой, о которой говорил Моульди, и улечься на ней; какой добрый мальчик Моульди, что так гостеприимно предлагает мне разделить свою постель! Мы спускались все ниже и ниже, а ветер, дувший нам в лицо, становился все холоднее. Наконец мы догнали Рипстона; он заворчал на нас за то, что мы так замешкались, и предсказал, что теперь не найдется ни одной пустой телеги.

– Куда мы идем? – спросил я несмело. – Куда ведет эта дорога?

– В реку; если идти прямо, – засмеялся Рипстон.

– Чего ты его пугаешь, – добродушно вмешался Моульди. – Да, Смитфилд, дорога ведет в реку, если идти по ней все время прямо, но мы свернем в сторону.

Я не помнил себя от страха и шел вперед, потому что если бы вздумал вернуться, то не нашел бы дороги. Вокруг нас было по-прежнему темно. Моульди вел меня за руку, а Рипстон шел сзади, напевая какую-то веселую песенку. Мы свернули в сторону и спустились вниз по лестнице. Дойдя до самого низа, Моульди сказал:

– Ну, вот мы и пришли, Рип, возьми его за другую руку, а то он наткнется на что-нибудь и переломает себе ноги!

– Поднимай ноги, Смитфилд, – посоветовал мне Рипстон, – да коли наступишь на что-нибудь теплое, мягкое, не думай, что это муфта. И не трогай, не то, пожалуй, укусит.

– Кто укусит? – боязливо спросил я, раскаиваясь, что не остался ночевать в свином ряду.

– Кто? Да крыса! – ответил Рипстон, явно наслаждаясь моим страхом. – Тут бегают громадные крысы, с добрую кошку величиной!

– Полно болтать пустяки! Иди вперед! – оборвал товарища Моульди.

Мы были в ужасном месте. Величину его нельзя было рассмотреть; от кирпичных стен валил густой пар, это видно было при мерцающем свете сальных огарков, рассеянных там и сям. Эти немногие огарки составляли все освещение. Один из таких огарков был прилажен к стене на старом ноже со штопором, шагах в двадцати от лестницы, по которой мы спустились. Свет его падал на грязного оборванного старика, чинившего сапог.