Евгений Морозов - Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети

Уильямс пошел еще дальше. Он заявил, что технологический детерминизм не позволяет нам признавать наличия политического в самих технологиях – какие практики и вытекающие из них последствия технологии склонны поощрять. Непосредственно доступные наблюдению аспекты технологии, как правило, получают львиную долю общественного внимания и затрудняют оценку ее неочевидных, вредоносных черт. “То, что в любой другой области считается следствием и становится предметом социального, психологического, культурного и морального анализа, – писал Уильямс, – здесь отметается как нерелевантное по сравнению с непосредственным физиологическим и ‘психическим’ воздействием медиа как таковых”. Иными словами, гораздо легче бранить интернет за то, что он нас оглупляет, чем последовательно критиковать с позиций морали его влияние на демократические права и обязанности. Из-за антиисторических воплей об освободительном потенциале интернета сама постановка таких моральных вопросов может показаться еретической. Глядя на то, как мир отреагировал на иранскую твиттер-революцию, трудно не оценить прозорливость Уильямса. Вместо того чтобы говорить о религиозных, демографических и культурных силах, породивших протестные настроения в Иране, все были заняты тем, что превозносили “Твиттер” за его роль в организации манифестаций и сопротивление цензуре.

Точно так же, когда в апреле 2008 года многие западные наблюдатели увлеклись обсуждением египетской “революции ‘Фейсбука’” – тогда интернет помог тысячам молодых египтян собраться, чтобы выразить солидарность с бастующими текстильщиками из бедного промышленного города Эль-Махал-ла-Эль-Кубра, – мало кто удосужился узнать, чего на самом деле хотели рабочие. Как оказалось, они протестовали против низкой зарплаты на своей фабрике. Это выступление, направленное преимущественно на защиту трудовых прав, удачно совпало с широкой, направленной против Мубарака кампании в поддержку конституционной реформы. По разным причинам вклад рабочих в протест оказался незначительным, а другие попытки устроить “революцию ‘Фейсбука’” (в физическом мире) большого отклика не нашли, хотя и приобрели в Сети сотни тысяч сторонников. Как и ожидалось, западные СМИ уделили основное внимание “Фейсбуку”, а не трудовым вопросам или требованиям к Мубараку отменить режим чрезвычайного положения, введенный еще в 1981 году. Это очередное напоминание о том, что, фокусируясь на технологии, а не на стоящих за ней общественных и политических силах, можно прийти к неверным выводам.

Это и есть самое опасное в технологическом детерминизме: он мешает нам заняться социальными и политическими вопросами, выдавая их за технологические. Техника как кантианская категория миропонимания может оказаться слишком экспансионистской и монополистической, поскольку она вбирает в себя все, что еще не в полной мере понято и классифицировано. Именно это имел в виду немецкий философ Мартин Хайдеггер, когда сказал, что “сущность техники ни в коем случае не есть нечто техническое”. Техника, подобно газу, занимает весь отведенный ей в концептуальном пространстве объем. Поэтому почетный профессор Массачусетского технологического института Лео Маркс считает ее “вредной концепцией”, которая способна “подавлять и запутывать аналитическое мышление”. Он отмечает, что “благодаря своей особой предрасположенности к овеществлению, к приобретению волшебной силы автономной сущности, техника является главной причиной нарастающего чувства… политического бессилия. Популярность убеждения, будто техника – главная сила, формирующая постмодернистский мир, говорит о степени нашего… пренебрежения моральными и политическими стандартами, проявляющегося при принятии важнейших решений о направлении развития общества”.

Пренебрежение моральными и политическими стандартами, о котором предупреждает Лео Маркс, проявляется во внезапном стремлении бороться за свободу интернета, не объясняя при этом, как она соотносится с остальными аспектами политики распространения демократии. Надежда на то, что интернет освободит египтян или азербайджанцев от авторитарного гнета, не оправдывает скрытой поддержки самих источников этого угнетения. Хиллари Клинтон, к ее чести, удержалась от сползания к технологическому детерминизму, заявив в своей речи о свободе интернета: “Хотя ясно, что распространение этих [информационных] технологий преображает наш мир, однако все еще неясно, как эта трансформация повлияет на соблюдение прав человека и благосостояние большей части населения мира”. Если вслушаться, это звучит очень странно. Вам неясно, как эти технологии повлияют на права человека? Тогда зачем же вы их распространяете? Такая путаница среди политиков неизбежно будет расти, поскольку они формируют свою стратегию на основе крайне двусмысленной концепции.

По мнению Лео Маркса, сладить с угрозами, которые несет в себе концепция техники, можно, переосмыслив необходимость ее помещения в фокус интеллектуального поиска, не говоря уже о теории действия. Чем больше мы узнаем о технике, тем меньше смысла рассматривать ее саму по себе, в отрыве от других факторов. По словам Маркса, “парадоксальным результатом более глубокого знания и понимания техники становится сомнение в обоснованности помещения ‘техники’ с ее необычайно нечеткими границами в центр дискретного поля специальных исторических (или других научных) знаний”. Иными словами, неясно, что мы выигрываем, рассматривая технику как самостоятельную движущую силу исторического процесса, раз она, как правило, больше скрывает, чем рассказывает об обществе, политике и власти.

Исследования интернета идут в противоположном направлении. Научные центры, занимающиеся изучением интернета, эти интеллектуальные бастионы интернетоцентризма, продолжают появляться в университетах и трудятся над его конкретизацией и деконтекстуализацией. Почти каждая газета или журнал публикует интервью с интернет-гуру, и это достаточно тревожный признак. Какими бы глубокими знаниями об архитектуре интернета и многообразной, занимательной сетевой культуре ни обладали эти эксперты, они не вполне понимают, как устроено общество – даже западное. Интернетоцентризм настолько сильно повлиял на публичный дискурс, что люди, обладающие отрывочными знаниями о современном Иране, воспринимаются как лучшие специалисты по иранской твиттер-революции – как будто чтение твитов может объяснить политику этой чрезвычайно сложной страны лучше, чем внимательное изучение иранской истории.

Технологический детерминизм столь же опасен, как и его противоположность: слепое отрицание того, что одни технологии в определенных общественных условиях в силу своей природы скорее вызовут определенные социальные и политические последствия, чем другие технологии. В самом деле, нет более банального, широко распространенного и в корне неверного суждения, чем следующее: техника нейтральна. Все зависит от того, как использовать орудие: ножом можно убить человека, а можно и строгать дерево.