Лили Кинг - Писатели & любовники

Просит приехать сегодня же – заполнить кое-какие бумажки и забрать книги, которые мне предстоит преподавать, школьный учебник и программу преподавания, принятую на кафедре английского языка. Спрашивает, могу ли я начать с ближайшего понедельника.

– И вот еще что: не знаю, видели вы плакаты или нет, но у нас через две недели писательский фестиваль. Не желаете ли сказать пару вступительных слов? Вы единственный человек на всем факультете, у кого есть настоящая приверженность писательской жизни. Аише понравилось то, что вы об этом говорили.

Что я об этом говорила?

– Конечно, – отвечаю. – Что-нибудь скажу.

Возникает вот это особое ощущение в организме, когда после того, как все долго не складывалось, вдруг начинает складываться как надо. Становится тепло, сладко и привольно. Все это я ощущаю, пока держу у уха трубку и слушаю, как Маноло говорит о “W-4” 142, о расписании самостоятельных занятий, о кодовой комбинации на моем почтовом ящике и о преподавательской парковке. До поры до времени все мои пчелы превратились в мед.

На доработку рукописи для Дженнифер и на подготовку к урокам у меня остается неделя.

Берусь за рукопись, принимаюсь читать. Делаю пометки. Кое-что из сказанного Дженнифер вспоминается, я пытаюсь отжать память еще – и не могу. Но все равно начинаю доработку. Вскидываю голову, а там уже темно. Вскидываю еще раз – время за полночь.

Тружусь вот так пять дней и ночей. Ем спагетти с красным соусом и яблоки с арахисовым маслом. Даже на пробежку не выхожу. Когда за окном ошиваются какие-то люди с агентом по недвижимости, опускаю ставню. Упиваюсь роскошью времени – бескрайнего времени. Никаких подхватов, никаких смен. Запах “Ириса” окончательно выветривается из моих волос. Тело все еще звенит. Но это не плохой звон. Отчасти это хорошая энергия. Отчасти – странное воодушевление.

В пятницу после обеда встаю в очередь на почте.

– Всё упираетесь, – говорит она, вбивая цифры.

– Ага.

– Ну, попытка не пытка.

За выходные перечитываю “Сиддхартху” и “Их глаза смотрели на Бога” 143и составляю планы уроков. Мы с Мюриэл навещаем комиссионку на Дэвис-сквер. Заявись я туда в одиночку, ничего б не нашла, но Мюриэл загоняет меня в примерочную и таскает туда сокровища: серый кашемировый свитер с пуговицами на спине, бархатную юбку до колен, черные сапоги с ярко-красной молнией.

В понедельник утром просыпаюсь в пять. Необходимо завести режим с самого начала: полтора часа на письмо каждый день до работы. Сажусь за стол, сгребаю записи – на копиях чеков из “Ириса”, на оборотах нескольких книг, в маленьком блокноте, который ношу с собой в рюкзаке, – о некотором замысле на кое-что новенькое. На обороте нового блокнота набрасываю вчерне линию времени того, что у меня уже есть. Возвращаюсь к началу блокнота. Мне уже известна первая фраза.

Первое занятие – у одиннадцатого класса. Заходят, с грохотом сбрасывают рюкзаки. Пытаюсь поздороваться с каждым, будто учить старшеклассников – для меня норма. Я с этим возрастом не общалась с тех пор, как сама была в этом возрасте. Одного взгляда на их лица – вот прыщавое, вот лоснящееся, вот тревожное, вот задолбавшееся – хватает, чтобы порадоваться: я уже не там. Пока они не пришли, я нервничала, но теперь, увидев их, желаю только одного – помочь им пережить этот день. Быстро запоминаю по именам – это гораздо проще, чем запоминать закусь и первые блюда для шестерки – и прошу их в двух словах подсказать мне, что у них было в семестре до сих пор, что им понравилось, а что нет. Понимаю, что сижу на левом углу стола, как некогда мистер Так, и хотя все еще на него сержусь, изображаю сейчас именно его.

Они уже на середине романа “Их глаза видели Бога”, но я сдвигаюсь чуть ближе к началу, читаю им несколько страниц вслух и завершаю там, где Бабуля стоит на коленях в сарае, молится за свои ошибки. Затем прошу их написать о похожей поре в своей жизни. Тетрадки они открывают медленно. Настороженны – как белка, которую пытаешься кормить с рук.

В перерыве между уроками звоню Мюриэл из своего кабинета. Кручусь на стуле, рассказываю ей о прекрасном пассаже, написанном одиннадцатиклассницей по имени Эвелин о рождении ее младшей сестры, – и о куче комплиментов моим сапогам. Двое учителей проходят мимо, обсуждают Новый курс 144. На обед дают лазанью, по коридорам гуляет аромат.

Заканчиваем разговор, и хорошего настроения мне бы хватило на звонок Сайлэсу в Тревор-Хиллз, где он работает, – воображаю, что и он на перерыве у себя в кабинете, но сердце разгоняется, а мне для следующего урока нужно быть спокойной.

Занятия со старшеклассниками коротки и пролетают быстро. Я и до середины плана урока не добираюсь. После многих месяцев разговоров о бараньих рульках и обрезке лимонной кожуры говорить о книгах – облегчение.

В конце каждого дня той недели я вспоминаю о своем романе со все большим любопытством и все меньшей паникой. Гадаю, читает ли его Дженнифер. Решаю не тревожиться, если не получу от нее никаких вестей, до конца месяца.

Но она у меня на автоответчике уже в четверг, когда я возвращаюсь домой после уроков. Сообщение короткое, говорит она очень быстро. Прослушать приходится несколько раз. Доработка удалась, говорит. Дженнифер берется за книгу.

Звоню Мюриэл и проигрываю ей сообщение, чтобы проверить, говорит ли Дженнифер то, что мне кажется.

Мюриэл визжит.

В субботу вечером встречаюсь с ней, Христианом, Гарри и Джеймсом в тайской едальне на Площади. Мюриэл рисует мою книгу на салфетке и велит нам всем положить руку поверх.

– На счет “три” все вскидываем руки и издаем варварский клич.

У каждого свое представление о варварском кличе, но наш совместный вопль получается громким, и появляется управляющий. Мюриэл показывает ему рисунок на салфетке, показывает на меня, объясняет, и управляющий возвращается с желтой скатертью.

– Желтый – очень счастливый цвет в Таиланде, – говорит.

Поднимаем тарелки, управляющий стелет скатерть. По-моему, я ни для одного клиента ничего столь же щедрого в “Ирисе” не делала.

Гарри провозглашает тост, мы звякаем бокалами, и на миг она, книга эта, кажется мне отдельной от меня, словно у нее собственный путь.

Следующая неделя в школе короче – всего четыре дня преподавания, а затем в пятницу – писательский фестиваль.

В понедельник мою руки в факультетской уборной и улыбаюсь. Даже не знаю почему. Серые пятна вокруг глаз тают. Лицо округляется. Пища в школе на вкус так же хороша, как и по запаху, и я ем ее много. Девятиклассники мои уже пошучивают насчет того, сколько еды я беру себе на поднос.