Софи де Вильнуази - Как я решила умереть от счастья

– Что стряслось? – лепечет она.

– Ничего, не волнуйся. Ничего дурного, наоборот. Спасибо тебе за все, Лора, за все годы, что ты была рядом, а еще за помощь и деликатность, что ты проявила в последние дни.

Она, похоже, чувствует себя виноватой в том, что подожгла этот фитиль.

– Не пугайся, ты тут ни при чем. Ты была очень добра, так меня поддержала! А я всего лишь хочу перемен.

Улыбкой пытаюсь ее успокоить и убедить, что все хорошо. Но моя улыбка пугает ее еще сильнее. Того и гляди санитаров вызовет.

– Ну ладно, удачи тебе тогда, – выдавливает она, не зная, что сказать.

– Спасибо, Лора, счастливо оставаться!

Я ухожу. На сердце легко и радостно. Уже из лифта успеваю помахать ей рукой, а Лора не спускает с меня недоверчивого взгляда. Двери закрываются, и я могу наконец рассмеяться. Потом начинаю считать в уме: квартира у меня в собственности, мне еще причитаются пятьсот тысяч евро, минус налог на наследство, итого триста тысяч. Несколько месяцев можно спокойно жить и размышлять о том, чего я вообще хочу. А пока надо забежать домой за купленными вчера вещами и отвезти их в Сен-Луи. Но прежде позвонить Вероник.

– Алло, Вероник?

– Сильви? Я тебя не узнала.

– Ты чем сегодня занята?

– Да особенно ничем. Собиралась сходить на курсы софрологии да выгулять Блэки. А что?

– Нам надо увидеться, я хочу тебя кое с кем познакомить.

– Кое с кем? С кем? С мужчиной? – пугается она.

Я улыбаюсь про себя. Ее ждет немалое потрясение.

– Нет, с женщиной.

– С женщиной? Зачем же мне знакомиться с женщиной?

– Слушай, ты приезжай через час к больнице Сен-Луи, хорошо? Только встретимся не у главного входа, а с другой стороны здания.

– Такие сложности… А ты что, не на работе?

– Нет, приезжай, я все расскажу.

– Прямо сейчас? Мне же еще Блэки выгуливать.

– Да, прямо сейчас, Блэки подождет!

Я, кажется, впервые не поспеваю за временем. Раньше оно мучительно тянулось, я считала часы, как коровы на лугу в ожидании дойки следят за проходящими поездами. А сегодня сумела прыгнуть в вагон – и понеслась. Заскочив домой, хватаю фирменный пакет «Контуар де Котонье» и сразу убегаю в больницу. По дороге размышляю о сегодняшнем крутом повороте событий. Оказалось, уволиться куда проще, чем я думала. Распрощались без слез и отвальных. Хватило нескольких минут, чтобы перечеркнуть пятнадцать лет работы на фирму, которая была средоточием моей жизни. Если это жизнью можно назвать. А настоящая – вот она, рядом, тянет ко мне руки. Я долго висела в шкафу, пропитываясь нафталином и вбирая пыль, но внезапно все пуговицы оторвались, дверцы распахнулись, и я дышу, бегу, лечу. Да, лечу!

Добравшись до больницы, с нетерпением жду Вероник. Надеюсь, она не подведет меня. Вот уж кто не любит изменять своей мелкой рутине и давним привычкам, вроде прогулок в парке с Блэки; между прочим, на этого шотландского терьера смотреть страшно, а она делает вид, будто не замечает его неправильного прикуса. Мимо меня чинно дефилируют туда-сюда белые халаты, наконец я вижу Вероник, которая с трудом вылезает из такси и расплачивается. Я подаю ей знак. Судя по выражению лица, она совершенно не понимает, зачем ее сюда притащили. Подхожу, целую в щеку.

– Хорошо, что ты приехала.

– Я бы предпочла встретиться, как обычно, в «Ладюре». Ну? Теперь ты мне скажешь, что происходит?

– Пошли.

– Куда? Что нам делать в больнице?

Я беру ее за руку, затаскиваю в лифт и нажимаю кнопку подвального этажа. Вероник раздосадована, взвинчена и даже напугана слегка.

– Хочу напомнить, что палаты обычно находятся выше. Знаешь, я приехала только ради тебя, видеть не могу эти больницы!

– Мы идем в морг.

Она в ужасе смотрит на меня.

– Это еще что за новости? Ты какая-то странная сегодня…

– Это не я, это жизнь странная штука.

Мы выходим в уже знакомый мне коридор с рассеянным светом и натыкаемся на женщину-спаниеля. Я едва ли не бросаюсь на нее.

– Здравствуйте, на сей раз я с подругой, нам можно пройти? И еще вот, я привезла одежду.

– Прекрасно. Пойдемте, я вас провожу, у нас тут прямо толпы, что за день!

Вероник вся на нервах, но близость мертвецкой вынуждает держать себя в руках. Я пытаюсь подбодрить ее улыбкой, как успокаивают ребенка перед уколом: прививка, что я приготовила для нее, может оказаться болезненной. Мы молча следуем за нашей проводницей, пока та не останавливается у нужной двери. Я ловлю на себе тревожные взгляды Вероник.

– Проходите. – Нас пропускают внутрь.

Вероник уже бледна как смерть. Я знаю про ее клаустрофобию, но надеюсь, все обойдется. Женщина-спаниель открывает железную дверцу и медленно выдвигает полку из серебристого металла. Выезжающее из холодильной камеры тело, несомненно, производит впечатление.

– Все нормально? – осторожно спрашивает женщина, глядя на полуобморочную Вероник.

Та кивает, тяжело дыша.

– Тогда я вас оставлю, буду недалеко, а вещи перед уходом мне оставите, мы с коллегой ее оденем.

– Спасибо, – шепчу я.

Отпустив ее, беспокойно присматриваюсь к Вероник. Знаю, что слишком много беру на себя; как бы не пришлось пожалеть об этом. Но хочу, чтобы она поняла.

– Кто это? – спрашивает наконец.

– Не знаю. Мы с ней не знакомы. Просто она спасла мне жизнь.

Не понимает. Ее глаза полны слез, и я уже кляну себя за то, что навязала ей это свидание со смертью. Пытаюсь подобрать слова, борясь со смущением. Начинаю неловко, издалека:

– Ты же знаешь Неизвестного солдата? Ну вот, а она – Неизвестная беда.

– Ничего не понимаю, – бормочет она.

У меня нет выбора, придется ей сказать.

– Вероник. Я должна тебе кое в чем признаться. Я хотела умереть. Собиралась покончить с собой в Рождество.

Глаза у нее расширяются, она подносит руку к губам, будто удерживает крик.

– Прости, я тебя обманула. Помнишь, я говорила, что на праздники собираюсь в одно райское местечко? В общем, это было в буквальном смысле. Тогда казалось, что смерть – единственно верный путь. У меня не осталось сил жить, понимаешь?

Нет, все еще не понимает. Вернее, не хочет понять.

– Мне хотелось уйти, и все. Хотелось самой написать финал своей истории. Я стала ходить к психотерапевту, он давал мне всякие дурацкие задания, и это меня отвлекало немного. Но желание умереть не проходило, пока однажды вечером в метро эта незнакомая женщина не умерла у меня на руках. Она страдала тихо, как страдают животные, она валялась в обгаженном тряпье прямо на платформе. И я вдруг увидела себя со стороны. Я словно себя в ней узнала. Это был сильный удар, он-то меня и спас. Вот потому я решила подарить ей настоящие похороны, достойные. А вскоре осознала, что вместе с этой несчастной брошенной женщиной похороню и свое одиночество.