Джонатан Фоер - Полная иллюминация

«Давайте расследуем НА СЛУЧАЙ», – сказал Дедушка. «Что?» – спросил я. «Коробку. Давайте посмотрим, что внутри». – «Ты не думаешь, что это плохая идея?» – «Конечно, нет, – сказал он. – Почему бы ей быть плохой?» – «Возможно, нам следует позволить Джонатану провести следствие конфиденциально, а может, там вообще не надо расследовать». – «Она это презентовала ему с целью». – «Я знаю, – сказал я, – но, возможно, эта цель не имеет отношения к расследованию. Возможно, цель в том, чтобы она навсегда осталась закрытой». – «Тебе нелюбознательно?» – спросил он меня.

«Мне очень любознательно». – «О чем вы, ребята?» – «Порадует ли тебя расследование НА СЛУЧАЙ?» – «Что ты имеешь в виду?» – «В коробке, которую тебе презентовала сегодня Августина. Мы бы могли там поискать». – «Ты думаешь, это хорошая идея?» – «Я не уверен. Я задал идентичный вопрос». – «Не вижу, почему бы ей быть плохой. В том смысле, что она ведь мне ее зачем-то дала». – «Именно это изрек и Дедушка». – «Ты не думаешь, что есть хотя бы один серьезный довод против?» – «Ни одного не предвижу». – «И я тоже». – «Но». – «Но что?» – «Но ничего», – изрек я. «Но что?» – «Но ничего. Тебе решать». – «И тебе». – «Да сделайте уже этой коробке факинг-открытие», – сказал Дедушка. «Он говорит сделать этой коробке факинг-открытие». Джонатан удалил коробку из-под стула и расположил ее на столе. НА СЛУЧАЙ было написано у нее сбоку, и в близости было очевидно, что слова эти много раз писали и стирали, писали, стирали и писали вновь. «Мммм», – сказал он и сделал жест в направлении красной ленты, намотанной на коробку. «Это только чтобы она оставалась закрытой», – сказал Дедушка. «Это только чтобы она оставалась закрытой», – сообщил я ему. «Возможно», – сказал он. «Или, – сказал я, – чтобы предостеречь нас от ее экзаменации». – «Она ничего не говорила про то, что ее нельзя экзаменовать. Она бы что-нибудь сказала, ты не думаешь?» – «Полагаю, что так». – «Твой Дедушка думает, что нам следует ее открыть?» – «Да». – «А ты?» – «Я не уверен». – «Что значит, ты не уверен?» – «Я думаю, ничего страшного не произойдет, если мы ее откроем. Она бы что-нибудь изрекла, если б ей важно было оставить ее нерасследованной». – «Откройте уже эту факинг-коробку», – сказал Дедушка. «Он говорит, чтобы мы открыли эту факинг-коробку».

Джонатан сдвинул ленту, намотанную вокруг НА СЛУЧАЙ много раз, и открыл крышку. Возможно, мы предвкушали обнаружить там бомбу, потому что когда она не взорвалась, мы были фраппированы. «Можно жить», – сказал Джонатан. «Можно жить», – сообщил я Дедушке. «А я что говорил, – сообщил он мне. – Я же и говорил, что можно жить». Мы заглянули в коробку. Внутри нее были вещи, похожие на те, что мы уже лицезрели в ОСТАНКАХ, только их было больше. «Конечно, нам надлежало ее открыть», – сказал Джонатан. Он посмотрел на меня и засмеялся, и потом я засмеялся, и потом Дедушка засмеялся. Мы смеялись, потому что поняли, что напрасно наложили в штаны перед тем, как открыть коробку. И еще мы смеялись, потому что многого пока не знали, и мы знали, что многого пока не знаем.

«Давайте искать», – сказал Дедушка и запустил руку в коробку, помеченную НА СЛУЧАЙ, как ребенок в коробку с подарками. Он раскопал ожерелье. «Смотрите», – сказал он. «Я думаю, это жемчуг, – сказал Джонатан. – Настоящий жемчуг». Жемчуг (если это действительно был жемчуг), был весь в грязи и пожелтел, и между жемчужинами, как остатки еды между зубами, застряла грязь. «Он выглядит очень состарившимся», – сказал Дедушка. Я сообщил об этом Джонатану. «Да, – гармонизировал он. – И грязным. Могу поспорить, что его зарывали». – «Что значит зарывали?» – «Клали в землю, как покойника». – «Да, я об этом знаю. То же было и с кольцом из коробки ОСТАНКИ». – «Точно». Дедушка подержал ожерелье над пламенем свечи на нашем столике. На жемчуге (если это действительно был жемчуг) был налет, и он не переливался. Дедушка попробовал отчистить жемчужины большим пальцем, но они не отчистились. «Красивое ожерелье, – сказал он. – Почти такое же я купил твоей бабушке, когда мы только полюбили друг друга. Прошло много лет, но я помню, как оно выглядело. Тогда на него ушла вся моя валюта, как такое забыть?». – «Где оно теперь? – спросил я. – Дома?» – «Нет, – сказал он. – Оно по-прежнему на бабушке. Оно больше не вещь. Как она и хотела». Он положил ожерелье на стол, и я ощутил, что, вопреки ожиданию, оно не ввергло его в меланхолию, но сделало очень удовлетворенным человеком.

«Теперь ты», – сообщил он мне и звезданул по спине, хоть и не в целях насилия, но больно. «Он говорит, что мне следует что-нибудь выбрать», – сообщил я Джонатану, чтобы посмотреть, как он отнесется к тому, что у нас с Дедушкой те же привилегии на расследование коробки, что и у него. «Вперед», – сказал он. И я погрузил руку в НА СЛУЧАЙ.

Я ощутил много абнормальных вещей, но не смог определить, каких именно. Хоть мы об этом и не договаривались, одним из правил нашей игры было не лицезреть внутрь коробки, пока мы там шарили. Некоторые вещи, которых коснулась моя рука, были гладкими, как мрамор или как камушки с пляжа. Другие вещи, которых коснулась моя рука, были холодными, как металл, или теплыми, как мех. Было много разных бумаг. Это было ясно и без освидетельствования. Но я не мог знать, были ли эти бумаги фотографиями, или записками, или страницами из книг и журналов. Я извлек то, что извлек, потому что это была самая большая вещь в коробке. «Вот», – сказал я и вынул что-то бумажное, свернутое в трубочку и завязанное белой ниткой. Я удалил нитку и развернул бумагу на столе. Джонатан держал ее за один конец, а я держал за другой. КАРТА МИРА, 1791, – было помечено на ней. Хотя формы материков выглядели незначительно измененными, мир был похож на тот, каким мы его знаем сегодня. «Это вещь высшей пробы», – сказал я. Такая карта стоит много сотен, а если повезет, то и тысяч долларов. Но что важнее, в ней сохранилась память о временах, когда наша планета еще не стала маленькой. Я подумал, что когда эта карта была изготовлена, можно было всю жизнь прожить в одном месте, не подозревая, что существуют другие. Это навело меня на мысль о Трахимброде и о том, как Листа, которую нам так хотелось считать Августиной, никогда не слышала об Америке. Вполне возможно, умозаключил я, что она последний человек на земле, который не слышал об Америке. А если и нет, все-таки приятно так думать. «Обожаю», – сообщил я Джонатану и должен сознаться, что не заметил, как я ему это сообщил. Помню только, что обожал. «Можешь взять ее себе», – сказал он. «Ты это не по правде». – «Бери. На здоровье». – «Ты не можешь мне ее отдать. Предметы из коробки должны оставаться вместе», – сообщил я ему. «Бери, бери, – сказал он. – Она твоя». – «Ты уверен?» – спросил я, потому что не желал обременять его необходимостью презентовать ее мне. «Однозначно. Будет тебе трофей из нашего путешествия». – «Трофей?» – «На память». – «Нет, – сказал я. – Я отдам ее Игорьку, если это тебе не противоречит», – потому что я знал, что карта была из тех вещей, которые Игорек тоже заобожает. «На здоровье, – сказал Джонатан. – Пусть это будет его трофеем».