Тан Тван Энг - Дар дождя

Она осторожно погладила мне руку. Мне нравилось ее теплое прикосновение. Ветер играл у нее в волосах, и она рукой отвела их от лица.

Я развернулся в другую сторону и указал на ряд бунгало, выходящих фасадами на дорогу.

– Этот дом когда-то принадлежал семье Се. – Я направил ее взгляд на обветшалый двухэтажный особняк, обнесенный колючей проволокой. – Они владели самой большой бисквитной фабрикой на Пенанге. А вон то здание стоит здесь уже сто десять лет. Через неделю его снесут и построят на его месте двадцатиэтажный жилой дом, – в моем голосе сквозила горечь. – И тот тоже. Там жил друг отца. У его семьи был банк.

Улица была застроена великолепными домами, возведенными в двадцатые годы двадцатого века. Многие уже снесли, но на карте своей памяти я видел их каждый день нетронутыми, во всем великолепии, гордо выстроившимися в ряд. И я помнил людей, которые в них жили, ходили из комнаты в комнату, с этажа на этаж, помнил скандалы и трагедии, случавшиеся в их жизнях.

Все ушло. Даже я не мог скупить все эти здания. Теперь они превратились в бары, кофейни, закусочные, рестораны морепродуктов с заоблачными ценами и торговые центры.

– Вы очень любите этот остров.

– Когда-то любил. Сейчас я чувствую, что потерял с ним связь. Это уже другой мир. Мы должны уступить место молодым. Может быть, поэтому я трачу столько денег и времени на скупку и реставрацию старых домов. Мне хочется оттянуть неизбежное.

Мы встали, вернулись к машине и поехали к центру города, через Кимберли-стрит, полную магазинчиков, торгующих благовонными палочками и блюдами чаошаньской кухни [94], на Чулиа-стрит и дальше по узким улочкам. Между Кэмпбелл-стрит и Цинтра-стрит был отрезок, когда-то носивший название «Цзипун-кай», Японская улица. Когда мы, припарковав машину, пошли по ней, я перенесся в прошлое, потому что именно сюда Эндо-сан впервые привел меня на обед. До войны здесь были чайные домики, где прислуживали гейши, а также необычное скопление магазинов, торговавших фотоаппаратами, к которым местные относились с подозрением, считая их прикрытием для шпионских действий.

Меня каждый день преследовали слова, сказанные мной Эндо-сану в первые дни нашего знакомства: «Я хочу запомнить все». И я запомнил, как предсказала мне Изабель. Мне посчастливилось обладать даром памяти. Подспорьем служило то, что остров не особенно изменился, по крайней мере, в этой части города. Иногда я хожу по этим улочкам и переулкам, слушаю звуки, вдыхаю запахи и жарюсь на солнце и, поворачиваясь к Эндо-сану, чтобы сказать ему что-то, в шоке понимаю, что нахожусь не в прошлом. Хозяева магазинов – узких индийских лавок с подержанными книгами, от которых избавлялись возвращавшиеся домой бэкпекеры, дешевых гостиниц и интернет-кафе, магазинчика, торгующего изделиями из ротанга, где я купил трость, которую хозяин предусмотрительно укоротил, чтобы приспособить к моей походке, – все как один меня узнавали.

Я стал завсегдатаем этих мест. Часто меня удивляло, что путеводители не включают меня в список достопримечательностей квартала: седой старик, который бродит по древним нестареющим улицам и непрестанно ищет то, чего больше нельзя найти.

Мы вышли из La Maison Bleu, бывшего особняка Чонга Фатцзы, поблагодарив смотрителя за экскурсию. Солнце обесцвечивало выкрашенные в индиго стены, придавая им пудрово-пыльный оттенок.

– Вон там дом Таукея Ийпа.

Я указал на здание ниже по улице. Потом взял Митико за руку и повел туда.

– Я купил его несколько лет назад, и с тех пор мы пытаемся сделать с ним то, что сделали те, кто восстановил La Maison Bleu. Видели, он выглядит так, словно Чонг Фатцзы снова устраивает там приемы и даже собирается взять девятую или десятую жену? Вот так я хотел бы восстановить и дом Таукея Ийпа.

Нас ждала Пенелопа Се. Я представил ей Митико. И тихо ждал, пока архитектор, отвечавшая за реставрацию, откроет решетчатые двери. Я не знал, чего ожидать. Но когда двери открылись, я вернулся назад – назад в тот день, когда впервые пришел к Кону. Все было таким же, как тогда. Для реставрации архитектору пришлось погрузиться в глубины моих воспоминаний, и я знал, что она изучала фонды Музея Пенанга и Китайской торговой палаты, чтобы опираться на фотографии и картины. На стене у двери в держателе стояла благовонная палочка, чей дым посылал Всевышнему вьющееся послание.

Охваченный неожиданным страхом, я встал на пороге. Митико взяла меня за руку и произнесла:

– Пойдемте, он ждет вас.

Держась за руку Митико, я шагнул внутрь и остановился в зале для гостей. Вход в него преграждала большая деревянная ширма с тысячью затейливых резных фигурок, покрытая позолотой. С перекрещивавшихся потолочных балок свисали красные фонари, а на квадратных деревянных пьедесталах, инкрустированных перламутром, возвышались вазы и нефритовые статуэтки. Разувшись, я ступил босыми ногами на холодный пол из керамических плиток, понемногу остывая от уличной жары.

На боковой стене висел портрет Таукея Ийпа. И, прежде чем я повернулся, мое сердце знало, что я увижу. Напротив отцовского портрета висел портрет Кона – и я снова увидел его юношескую улыбку, блестящие черные глаза и белоснежный костюм с любимым красным галстуком.

– Где вы это нашли?

– В одном из хранилищ в Китайской торговой палате, – ответила Пенелопа Се. – Его положил туда его отец.

– Это ваш друг Кон? – спросила Митико, подходя ближе.

– Это он.

– Кажется очень знакомым.

– Наверное, это потому, что вы так много о нем слышали.

Я вышел во внутренний двор, залитый солнцем, и встал у винтовой лестницы. Кованые железные перила были новыми, но практически неотличимыми от тех, за которые когда-то держался Таукей Ийп. До меня донеслись женские голоса, болтовня ама на кухне за приготовлением обеда, металлический стук ножа по деревянной разделочной доске, а теплый сквозняк разнес по дому запах кипящего на пару клейкого риса. Залаяла, почуяв меня, собака, и мужской голос осадил ее: «Дямла!»

Я поднялся в комнату Кона.

«Прости за беспорядок. Я тут собирал книги по китайской истории и искусству».

Я резко повернулся и нахмурил брови.

– В чем дело? – спросила из-за моей спины Пенелопа Се.

Я поднял руку, знаком велев ей замолчать.

«Как ты думаешь, то, что я его встретил и что мы встретились с тобой, – все это вообще случайно?»

Я ждал его ответа.

«Иногда ошибки бывают настолько серьезными, настолько ужасными, что мы вынуждены платить за них снова и снова, пока в конце концов, блуждая по жизням, не позабудем, за что именно расплачиваемся».

А потом, словно доброе божество добавило последний штрих к моему наваждению, снаружи проехал лоточник, и до меня снова донеслись крики торговца лапшой с вонтонами, крутившего педали тележки напротив дома, и «тут-тук» его деревянной трещотки.