Мюриэл Спарк - Утешители

«Она что, решила пошутить, Эдвин?»

«Конечно, решила».

Хелена не могла раскусить эту шутку и написала Луизе, что фиги их всех очень развеселили.

– Они получили удовольствие? – выпытывала Луиза у Лоуренса.

– Да, чудесные были фиги.

– Не хуже Мандерсовых, мой милый, но не говори отцу, что я так сказала.

– Лучше Мандерсовых, – заметил Лоуренс.

– Значит, ты их попробовал, да?

– Вообще-то нет. Но знаю – они прямо тают во рту, так сказала мама. (Ничего подобного Хелена не говорила.)

– Поэтому я им и послала. Чтоб у них во рту таяли. Тебя угощу потом. Не представляю, что они имеют в виду – «очень развеселили». Передай отцу, что посылаю сигареты, чтоб его развеселить. Так и скажи ему, мой милый.

Лоуренс затянулся болгарской сигаретой.

– Очень крепкие, – сказал он. – Но мама всякий раз падает в обморок, стоит тебе отправить им что-нибудь дорогое. Она знает, что ты должна себе отказывать и…

У него едва не вырвались жалостливые слова матери «И у тебя каждый грош на счету», но он вовремя себя одернул: эти слова рассердили бы старую даму. К тому же они явно не отвечали действительности – бабушку окружала атмосфера достатка, в которой неизменно ощущался намек на умеренную роскошь. Даже ее странные кулинарные пристрастия, казалось, продиктованы инстинктивной тягой к экономии, а не желанием сберечь деньги.

– Хелена милая девочка, но сама себя обманывает. Я ни в чем не нуждаюсь, она и сама могла бы это заметить, если бы захотела. Ей вовсе не нужно из-за меня переживать.

Лоуренс целый день провел в своем маленьком быстроходном автомобиле, затолкав длинные ноги под панель управления. Нужно было объехать и осмотреть знакомые места и побережье, нужно было повидаться с приятелями таких же «корней» и воспитания, что и он, из тех, кого он иной раз привозил с собой, чтобы похвастаться своей забавной очаровательной бабушкой. В этот день Луиза Джепп переделала много дел. Покормила голубей и отдохнула. С довольно сосредоточенным видом она извлекла на свет буханку белого хлеба, срезала корку с одного конца, осмотрела срез, отрезала ломтик, опять осмотрела. После второго ломтя взялась за другой конец буханки – срезала корку и принялась нарезать ломти, каждый раз внимательно изучая срез. На третьем ломте она улыбнулась тому, что увидела, и, приложив отрезанные ломти к буханке, вернула ее, откуда взяла – в жестянку с надписью «ХЛЕБ».

В девять вечера вернулся Лоуренс. Гостиная в доме выходила окнами на деревню и имела форму вытянутого прямоугольника. Там он и застал бабушку и ее гостей – троих мужчин. После партии в рамми все подкреплялись Луизиными закусками, устроившись по одному у каждой стены. Один гость был в инвалидном кресле – молодой человек, на вид не старше двадцати четырех.

– Мистер Хогарт – мой внук; мой внук – мистер Уэбстер; а это мистер Хогарт- младший . Внук работает на Би-би-си, он сын моей дочери, леди Мандерс. Вы слышали его репортажи с футбола и скачек. «Репортаж вел Лоуренс Мандерс».

– Слыхал вас в прошлую субботу, – подал голос самый старый из гостей, мистер Уэбстер, почти ровесник Луизы.

– Я видел вас нынче утром, – сказал Лоуренс. Мистер Уэбстер удивленно поднял брови. – С хлебным фургончиком, – добавил Лоуренс.

– Лоуренс очень наблюдательный, у него работа такая, – сказала Луиза.

Лоуренс, слегка захмелевший после нескольких порций спиртного, выдал положенную банальность:

– Я сразу запоминаю лица, – и обратился к Хогарту старшему: – Я, например, уверен, что где-то уже видел ваше лицо. – Но тут уверенность его покинула: – Вы, по крайней мере, напоминаете кого-то, с кем я встречался, только вот не вспомню, кого именно.

Хогарт-старший бросил на Луизу беспомощный взгляд, а его сын, парень в инвалидном кресле, произнес:

– Он напоминает меня. Вы со мной раньше встречались?

Лоуренс пригляделся к нему и ответил:

– Нет, не встречался. Ни с вами, ни с кем на вас похожим.

Тут до Лоуренса дошло, что он ляпнул не то, – ведь молодой человек был инвалидом, – и его понесло:

– Может, я скоро подамся в сыск. Для меня это будет в самый раз.

– Ну нет, Лоуренс, сыщика из тебя никогда не выйдет, – серьезным тоном возразила Луиза.

– Почему это?

– Чтобы стать сыщиком, нужно коварство. Все следователи жутко хитрые, частные сыщики ни перед чем не остановятся. А в тебе нет ни капли хитрости и коварства.

– Я подмечаю невероятные вещи, – похвастался Лоуренс, откинув голову с каштановой шевелюрой на спинку дивана. – Те, что считаются надежно скрытыми. Страшная штука, верно?

Лоуренс чувствовал, что он им не нравится, вызывает у них подозрения. Он занервничал и теперь, похоже, все время говорил невпопад. Он продолжал распространяться, какая прекрасная получится из него ищейка, и, похоже, не нравился им все больше. Но пока его несло, он внимательно наблюдал за ними – как и положено сыщику.

Их присутствие у бабушки было странным и удивительным и уже по этой причине не удивило его. Луиза разливает чай. Молодого Хогарта она называет Эндрю, его отца – Мервином, а Уэбстера – мистером Уэбстером.

В мистере Уэбстере с его сединой, седыми усами и темной морской курткой трудно опознать утреннего посетителя – торговца хлебом в песочного цвета комбинезоне. Лоуренс был доволен собой: он установил личность мистера Уэбстера, чей возраст приближался к семидесяти пяти и который, судя по произношению, был родом из Суссекса. На нем были коричневые замшевые туфли десятого, по оценке Лоуренса, размера.

Мервин Хогарт был тощий и низкорослый. Кожа и волосы у него были песочно-линялого цвета. Луиза намазала ему маслом кусочек черного хлеба.

– Мервину нужно есть часто и понемногу, у него болезнь желудка, – объяснила Луиза.

Речь Хогарта-старшего выдает в нем искушенного столичного жителя, одному Богу ведомо, что он делает у Луизы и откуда знает ее настолько хорошо, что она обращается к нему по имени и в курсе его желудочных недомоганий. Но Лоуренс не стал ломать голову над этими вопросами. Он отметил, что Хогарт-старший носит мешковатые фланелевые брюки и старый пиджак из рыжего твида и производит впечатление человека, который может себе позволить небрежность в одежде. Его сын Эндрю с пухлыми алыми губами имел коренастую фигуру и крупное лицо и носил очки. У него были парализованы ноги.

– Хорошо поездил, милый? – спросила Луиза Лоуренса, и Эндрю ему подмигнул.

Лоуренс обиделся – это было несправедливо по отношению к бабушке. Ему бы претило вступать с Эндрю в сговор против старой дамы; он взял отпуск для того, чтобы разобраться с собственными любовными делами, ему хотелось отдохнуть от сложностей, какими чревата принадлежность к особой, избранной, касте. С бабушкой ему хорошо, и нечего перемигиваться у нее за спиной. Поэтому Лоуренс улыбнулся Эндрю, словно хотел сказать: «Я видел, что вы мне подмигнули. Решительно вас не понял. Думаю, вы имели в виду нечто приятное».