Уинстон Грэм - Росс Полдарк

– А Джинни что говорит?

– То же, что и вы, сэр. Я… я пообещал ей, что это в последний раз.

– Ну так сдержи свое слово.

– Так я же это все ради жены. Думал принести ей что-нибудь вкусненькое…

– Кстати, как она?

– Хорошо, сэр. Спасибо. Мы так счастливы, даже не описать. Лучшего и не пожелаешь. И насчет того дела, ну, вы понимаете, Джинни тоже больше не боится.

В отношениях Демельзы Карн и других обитателей Нампары медленно, но неуклонно продолжали происходить определенные изменения. Она быстро развивалась и, естественно, была значительно любознательнее Пэйнтеров. Демельзе все было интересно; в поисках новой информации она часто сталкивалась с Россом и буквально засыпала его вопросами, а тот, в свою очередь, обнаружил, что ему нравится помогать девочке. А меткие замечания Демельзы по тому или иному поводу частенько веселили его.

В конце августа, на той неделе, когда скирдовали пшеницу, Пруди подвернула ногу и в результате слегла.

Демельза четыре дня мухой летала по дому, и, хотя Росс постоянно был занят и не мог заметить ее стараний, обед всегда подавался вовремя, а вечером, когда он усталый возвращался домой, его неизменно ждал сытный ужин. Когда Пруди выздоровела, Демельза безропотно вернула ей бразды правления, но теперь их отношения уже нельзя было назвать отношениями экономки и судомойки.

Единственным, кто прокомментировал эту перемену вслух, был Джуд. Он заявил, что Пруди стала мягкотелой, как старая кобыла. Росс никак не отметил усердия Демельзы, однако из своей последней поездки в Труро привез ей ярко-красный плащ, такие как раз были тогда в моде в шахтерских поселках Западного Корнуолла. Демельза, увидев подарок, лишилась дара речи (крайне нетипичная для нее реакция) и побежала в свою комнату примерять обновку. После этого Росс стал замечать, что она смотрит на него как-то по-особенному, как будто взяла себе за правило предугадывать все его желания. Словно бы именно в этом и заключалось ее предназначение, а вот ему знать о ее желаниях было совсем необязательно.

На место Джима Росс нанял пожилого мужчину по имени Джек Кобблдик. Это был немного заторможенный – и в речи, и в движениях – мрачный человек с обвислыми, рыжеватыми с проседью усами, через которые впору было процеживать еду. У Кобблдика была характерная тяжелая поступь: он шагал так, будто постоянно переступал через высокую траву. Демельза пару раз чуть не получила нагоняй, когда вышагивала по двору, передразнивая его походку.

В сентябре, в разгар сезона сардин, Росс часто ездил в Сол, чтобы взглянуть на улов и, если рыба была хороша, купить полбочонка на засолку. Он успел заметить, что Демельза, которой с детства приходилось закупать продукты для большой и бедной семьи, лучше его оценивает товар, и поэтому иногда брал девочку с собой. Она либо ехала на лошади, сидя за спиной Росса, либо выходила из дома на полчаса раньше его. Иногда Джуд отправлялся в Сол на паре волов, запряженных в старую скрипучую повозку, и покупал там порченую рыбу на удобрения.

От церкви Сола надо было проехать по Стиппи-Стэппи-лэйн, дальше через узкий горбатый мост и окруженную домами и сараями площадь, которая была центром деревни, а там уже до галечной отмели и входа в залив оставалось всего несколько ярдов.

Возле отмели стояли два больших здания, предназначенные для сортировки и разделки рыбы, летом в них сосредотачивалась вся промышленность Сола. Рыбу отбирали и отправляли в погреба, потом ждали месяц или около того, пока стекут кровь и жир, после чего заготавливали и отправляли в бочках в Средиземноморье.

Элизабет родила в конце октября. Роды были долгими и тяжелыми, но Элизабет все выдержала и оправилась бы гораздо быстрее, если бы доктор Чоук на следующий день не решил сделать ей кровопускание. В результате молодая мать целые сутки провела в глубоких обмороках, что очень всех встревожило, а чтобы вывести Элизабет из этого состояния, потребовалось держать у нее под носом бессчетное количество паленых перьев.

Чарльз был очень доволен, а новость о том, что родился мальчик, вывела его из привычного послеобеденного оцепенения.

– Превосходно! – сказал он Фрэнсису. – Ты молодец, мой мальчик. Я горжусь тобой. Значит, родился внук. Черт меня подери, это именно то, чего я хотел.

– Это заслуга Элизабет, а не моя, – бесцветным голосом заметил Фрэнсис.

– Полагаешь? Но думаю, ты тоже внес свою лепту, а? – Чарльз весь так и затрясся от утробного смеха. – Не скромничай, мой мальчик. Я горжусь вами обоими. Даже не ожидал, что у тебя такая сильная жена. Как назовете отпрыска?

– Мы пока не решили, – мрачно ответил Фрэнсис.

Чарльз поднял свою тушу из кресла, переваливаясь с ноги на ногу, вышел в холл и огляделся.

– А зачем далеко ходить? В нашей семье прекрасный выбор имен. Вот, пожалуйста: Роберт и Клод… Вивиан… Генри. Пара-тройка Чарльзов. Чем тебя Чарльз не устраивает?

– Это Элизабет решать.

– Да-да, конечно. Только надеюсь, что она не выберет Джонатана. Чертовски глупое имя. А где, кстати, Верити?

– Наверху, ухаживает за Элизабет.

– Что ж, дай знать, когда наследник будет готов познакомиться с дедом. Мальчик, а? Молодцы. Вы оба молодцы.

Из-за слабости Элизабет крестины отложили до начала декабря, да и отметили это событие с меньшим, чем хотелось бы Чарльзу, размахом. На крестины пришло всего восемнадцать гостей, включая близких родственников.

Дороти Джонс, супруга кузена Уильяма-Альфреда, на тот момент не была в очередной раз беременна и поэтому тоже присутствовала. Эта поджарая миниатюрная женщина лет сорока с холодной, кислой улыбкой и предубеждениями, более приличествующими пожилым дамам, никогда, даже в приватной беседе, не использовала слово «кишки». Были и другие предметы, которых она упорно не касалась в разговоре, пусть даже и с самыми близкими подругами. Последние две беременности довольно сильно отразились на ее внешности, и Россу показалось, что она как-то усохла. Случится ли когда-нибудь такое с Элизабет? После рождения первенца она, на его взгляд, только похорошела.

Элизабет лежала на кровати, куда ее перенес Фрэнсис. В камине трещали поленья, языки пламени прыгали в дымовую трубу, как цепные псы. В просторной комнате было тепло, в глазах гостей отражался огонь, а за окнами клубился полупрозрачным туманом серый холодный день. Комната была украшена цветами, и Элизабет возлежала среди них, словно прекрасная большая лилия, а все остальные суетились вокруг нее. Ее чудесные руки и шея были словно вылеплены из воска, и только на щеках играл непривычно яркий румянец. Ни дать ни взять – цветущая лилия в оранжерее.

Сына назвали Джеффри Чарльз. Сверток из голубого шелка и кружев, маленькая, покрытая пухом головка, темно-синие глазки и беззубые, как у тетушки Агаты, десны. Во время обряда крещения малыш не капризничал и по его завершении был благополучно возвращен матери. Ну просто идеальный ребенок – таким было всеобщее мнение.