Уинстон Грэм - Росс Полдарк

– Но и не по моей. – Фрэнсис начал закипать от вынужденного в последние месяцы воздержания. И не только от этого. – Однако я заметил, что с Россом ты сегодня была вполне бодра и весела.

В глазах Элизабет сверкнули искры негодования. Она давно нашла в своем сердце оправдание всему, что сгоряча наговорил ей Росс. Элизабет жалела Росса и во время беременности много о нем думала: думала о том, как он одинок, вспоминала его потухшие глаза и бледное лицо со шрамом на щеке. Как это свойственно всем людям, Элизабет порой невольно сравнивала то, что имела, с тем, чем могла бы обладать.

– Пожалуйста, оставь Росса в покое. Забудь уже про него.

– Как, интересно, если ты сама про него не забываешь?

– О чем ты? Между нами ничего нет.

– И похоже, это немало тебя огорчает.

– Ты пьян, должно быть, если позволяешь себе говорить со мной в таком тоне.

– Уж как ты сегодня вокруг него суетилась! «Росс, присядь рядом со мной! Росс, скажи, ну разве мой малыш не прелесть? Росс, отведай кусочек пирога». Бог мой, сколько заботы и внимания!

Элизабет от злости даже не сразу нашлась что ответить.

– Ты ведешь себя как ребенок, – сказала она.

Фрэнсис встал:

– Уверен, Росс, повел бы себя иначе.

– Это точно. – Элизабет не собиралась оставлять колкость мужа без ответа. – Не сомневаюсь, Росс бы повел себя как мужчина.

Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза.

– Что ж, по крайней мере, ты высказалась откровенно, – сказал Фрэнсис и вышел.

Вбежав в свою комнату, он, совершенно не думая ни о спящем ребенке, ни о больном отце, громко хлопнул дверью. Потом разделся и, побросав одежду на пол, рухнул на кровать. Час, а может и дольше, Фрэнсис не смыкал глаз. Он лежал, заложив руки за голову, и терзался от неудовлетворенности и ревности. Его любовь и желание близости вытеснили горечь от обиды и чувство опустошения.

А рядом не было никого, кто мог бы подсказать Фрэнсису, что он напрасно ревнует Элизабет к Россу и что у него появился гораздо более сильный соперник.

Этого соперника звали Джеффри Чарльз.

Демельза очень быстро развивалась, и одна из комнат Нампара-Хауса сыграла в ее развитии особенную роль. Этой комнатой была библиотека.

Девочка долгое время не могла заставить себя преодолеть страх перед этим мрачным, захламленным помещением. Ведь как раз там, вернее, в комнате с альковом по соседству она провела ту самую первую ночь в огромной кровати. Уже потом Демельза обнаружила, что вторая дверь в спальне вела именно в библиотеку.

Страх и любопытство, как известно, частенько оказываются в одной упряжке; пусть они и не идут в ногу, однако тянут нас в одну сторону. Заглянув в библиотеку всего единожды, Демельза приходила туда снова и снова. Росс после возвращения из Америки избегал этой комнаты. Там все напоминало ему о беззаботном детстве, о покойных родителях; в библиотеке ему слышались их голоса и вспоминались несбывшиеся надежды. А вот Демельзу здесь, напротив, ждали только открытия.

Половины собранных в библиотеке предметов она прежде никогда в жизни не видела, а для некоторых, даже при всей своей изобретательности, не могла найти применения. Читать Демельза не умела, и поэтому ни стопки пожелтевших газет, ни пояснительные ярлычки, прикрепленные к некоторым «экспонатам», ничем не могли ей помочь.

В библиотеке хранилась ростра, украшение носовой части корабля «Мэри Бэкингем», который, как рассказывал ей Джуд, выбросило на берег в одна тысяча семьсот шестидесятом году, через три дня после рождения Росса. Демельзе нравилось водить пальцем по этой резной фигуре. Еще там был инкрустированный сундук с небольшой гафельной шхуны, которая потерпела крушение у Дамсел-Пойнта, после чего ее отнесло к Хэндрона-Бич, и потом еще много недель берег и песчаные холмы были покрыты черной угольной пылью. В библиотеке также находились образцы оловянной и медной руды, многие без ярлычков и абсолютно бесполезные. Чего тут только не было! Сукно для починки парусов. Четыре окованных железом сундука, о содержимом которых Демельза могла лишь догадываться. Дедовский хронометр, растерявший часть своих внутренностей. Девочка много часов разглядывала механизм из шестеренок и гирь, пытаясь понять, как он работает.

Среди прочего она обнаружила в библиотеке насквозь проржавевшую старинную железную кольчугу, двух потрепанных тряпичных кукол, самодельную деревянную лошадку, с полдюжины негодных мушкетов, спинет, на котором когда-то играла Грейс, две французские табакерки, музыкальную шкатулку, свернутый в рулон, побитый молью гобелен с очередного корабля, шахтерские кирку и лопату, штормовой фонарь, полбочонка пороха для взрывных работ и приколотую к стене схему шахты Грамблер за одна тысяча семьсот шестьдесят пятый год.

Из всех этих находок наибольшее восхищение вызывали у Демельзы спинет и музыкальная шкатулка. Как-то, провозившись со шкатулкой целый час, она все-таки смогла заставить ее заработать. Шкатулка исполнила два менуэта. Демельза была в таком восторге от этих дребезжащих мелодий, что принялась скакать вокруг шкатулки на одной ноге, а Гаррик, решив, что это такая новая игра, носился рядом и оторвал ей кусок платья. Когда шкатулка умолкла, Демельза, на случай если кто-то услышал музыку, поскорее спряталась в темном углу.

Самой грандиозной находкой, безусловно, был спинет, но тут возникла проблема – девочка не умела на нем играть. Пару раз, предварительно убедившись, что поблизости никого нет, она отважилась пробежаться пальцами по клавишам. Звуки спинета, хоть и нестройные, буквально околдовали Демельзу, ей хотелось слышать их снова и снова. А потом она обнаружила, что когда нажимаешь на клавиши слева направо, то звуки получаются все выше и выше, а когда справа налево – то наоборот. Это открытие стало для девочки решающим. Демельза поняла, что гораздо проще научиться извлекать мелодии из инструмента, чем пытаться разобраться в жуткой паутине закорючек, то есть, как называют это люди, овладеть грамотой.

Чарльз Полдарк еле-еле оправился после сердечного приступа, но до конца зимы из дома уже не выходил. Он продолжал набирать вес и вскоре, багровый и страдающий одышкой, только и мог, что с превеликим трудом спускаться днем в гостиную и сидеть у камина. Так он проводил часы напролет и почти ни с кем не общался. А тетушка Агата, пристроившись неподалеку, пряла или читала себе под нос Библию. Бывали вечера, когда Чарльз заводил беседу с Фрэнсисом: расспрашивал сына о делах на шахте. Или же аккомпанировал игравшей на арфе Элизабет, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. С Верити отец почти не разговаривал, разве что жаловался на самочувствие или выказывал свое недовольство по какому-либо поводу. Но бо́льшую часть времени Чарльз просто дремал в своем кресле, а ближе к ночи позволял проводить себя в постель.