Рафаэль Жермен - Ежевичная водка для разбитого сердца

Переживания этого дня вдруг навалились на меня, как тонна – как тысяча тонн – кирпичей. В гостиную вышел Ной, очаровательный в пижамных штанишках с надписью «Монреаль Канадиенс». Он побежал в ванную чистить зубы и вернулся к нам примерно через восемь секунд.

– Хм, – хмыкнула Катрин. – Что-то недолго ты чистил зубы.

– А у тебя язык заплетается! – ответил ей Ной, смеясь, и мне тоже стало смешно. Он чмокнул нас обеих и убежал в свою комнату.

– Серьезно, – сказала я Катрин, – я на ногах не держусь.

Я и правда не помнила, чтобы когда-нибудь так уставала за всю свою жизнь.

– Как ты? – спросил меня Никола, закрыв дверь комнаты Ноя.

– Навалилось, – ответила я. – Пойду, возьму пример с Ноя. Ты мне тоже споешь колыбельную про критическое суждение?

Никола погрозил мне пальцем, а Катрин на диване покатилась со смеху. Через пятнадцать минут я лежала под цветным пуховым одеялом между счастливо мурлыкавшими Ти-Гусом и Ти-Муссом. Я не сказала Катрин и Никола, что глубина и интенсивность бесконечно долгого взгляда, которым мы обменялись с Флорианом, убедили меня в том, что между нами еще что-то есть и что эта мысль, даже когда я содрогалась от гнева, грела мне сердце.

«Я не должна так думать», – шепнула я темноте и двум спящим котам. Но я уже знала, что гнев иссякнет и негодование пройдет, а эта мысль останется. Будь ты проклято, слабое сердечко, подумала я. Через приоткрытую дверь мне было слышно, как Никола и Катрин смеются и разговаривают вполголоса. У них двое детей на руках, успела я подумать и уснула.

На следующий день, когда я встала, Катрин с Ноем уже ушли. Никола сидел за своим временным столом, лицом к стене, в огромных наушниках. Он снял их и повернулся ко мне:

– Как ты, спящая красавица?

– Который час?

– Десять.

Я проспала тринадцать часов. Я потерла лицо – чувство было такое, будто я выходила из комы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Никола.

– Я… сама не знаю.

Я чувствовала себя слабенькой, как выздоравливающая после тяжелой болезни.

– Хочешь круассан?

– Вообще-то… вообще-то я бы, пожалуй, вышла, – сказала я. – Пойдешь со мной?

– С удовольствием, дорогуша.

Мы по-быстрому оделись – я не стала даже переодеваться, просто напялила пуховик поверх старой футболки и пузырящихся штанов, служивших мне пижамой.

Потеплело, и, выйдя из кафе, где я в рекордное время уничтожила яичницу с беконом, мы пошли прогуляться на свежем воздухе. Стоял серенький зимний денек, тротуары были мокрые, собачьи какашки таяли у длинных сугробов.

– Я так и знала, что это ненадолго, – сказала я Никола. Он держал меня под руку, и мы шли медленно, без определенной цели.

– Что?

– Да моя вчерашняя суперформа.

– Это нормально. Я пережил то же самое, когда встретил Жюли, после того как она меня бросила. Она сказала, что уезжает в Южную Америку, – и вдруг я встречаю ее в Монреале.

– Так ты знал?

Никола вскинул на меня удивленные глаза:

– Так ты знала?

– Да… я тоже ее видела… Но ты-то, ты знал? Я тебе не говорила, чтобы не…

– Знал… – Он засмеялся и покачал головой.

А я спросила себя, через сколько времени я тоже смогу говорить без гнева и без боли об этих днях после разрыва.

– В общем… меня так тряхануло, что я был как под кайфом почти неделю. Но потом… – Он встревоженно посмотрел на меня.

– Все правильно. Я хочу сказать: не так уж все плохо. И уж точно – ничего общего с твоей историей. У нас нет чада, и он не заливал мне, что уезжает на край света…

– Не сравнивай, Жен. Так плохо и так плохо. Не хочу бередить твои раны, но у разбитого сердца нет градаций…

– Ты думаешь?

– Что разбито, то разбито. Мое разбилось на тысячу кусочков. Но оно склеивается. Все со временем склеивается.

– Мне кажется, что мое раскололось надвое.

Он улыбнулся мне. Мне нравилось говорить с ним о моем разбитом сердце. После разрыва он стал моим единомышленником, товарищем, братом по оружию. Катрин – та никогда не знала несчастной любви, она часто говорила, что ее истинное несчастье в том, что у нее еще не было большой любви… по-своему это было не менее грустно, чем наши горести. Но у нас с Никола было нечто общее и весьма конкретное: уход единственного человека, которого нам хотелось удержать.

– Это не твоя мать, вон там?

– Где?

Никола показывал на парк, где группа людей выполняла странные синхронные движения в очень медленном темпе. «Это, наверно, ее тай-чи», – догадалась я. Мы подошли, как раз когда группа расходилась. Моя мать, кажется, была самой молодой.

– Ну, как экстремальный спорт? – спросила я, подойдя поближе. Она обернулась и была буквально ошеломлена при виде меня.

– Мы живем в одном городе, мама, ты забыла?

– Да! Да, конечно… я просто… – Она широко улыбнулась. – Но я очень рада, что ты вышла, Женевьева! Свежий воздух пойдет тебе на пользу!

– А ты думала, я не выхожу?

– Что? Да ничего я не думала, просто – когда я видела тебя на прошлой неделе… О, добрый день, Никола!

Мать расцеловалась с Никола. Она была очень миленькая в спортивном костюмчике, который больше подошел бы для лыжного кросса, чем для пантомимы в ритме слоу моушен в парке.

– Флориан тебе звонил, да?

– Да… Где-то с неделю назад… Вскоре после того, как я заходила к тебе. Бедный мальчик, он так переживал!

– Да ладно! Не будешь же ты жалеть человека, который меня бросил?

– Как хочешь, как хочешь… Но он беспокоился за тебя, и, честно говоря, я сказала ему, что он прав!

Ну почему у меня нет нормальной матери?! Матери, которая послала бы человека, разбившего сердце ее дочери, очень далеко? Отчитала бы его так, что мало бы не показалось? Объяснила бы ему, что он потерял самую лучшую девушку на свете? Я знала, что, если задам этот вопрос моей матери, она ответит, что объективно – я не самая лучшая девушка на свете и что, если Флориан влюбился в другую, с этим ничего не поделаешь.

– Ты в самом деле думала, что я так и буду сидеть безвылазно в нашем доме?

– Ну… мне показалось…

– Не так уж было плохо!

– Э-э… – Никола поднял палец, чтобы вмешаться, намекая кивком головы, что да, было именно так плохо.

– Да ты посмотри на себя… я уверена, что тебе полезно прогуляться, правда?

Надо отдать ей должное, она была права.

– Да, да, но…

– Вот увидишь, – добавила она, и глаза ее засветились таким оптимизмом, что я прикусила язык. – Скоро вся твоя энергия к тебе вернется. И потом – у тебя наконец-то будет время на себя. – «Время на себя» – это был любимый бзик моей матери. Ничто на свете не могло сравниться в ее глазах с бесконечным счастьем – иметь время на себя.

– Можешь прийти позаниматься с нами тай-чи!

Я посмотрела на группу тай-чи. Старички, разведенки, люди, «имеющие много времени на себя»…