Янн Мартел - Высокие Горы Португалии

Единственное, чем мужичок отвечает Томашу, так это быстрым взглядом и кивком головы. Зато до овец как будто доходит суть его сокровенного признания – они разом отзываются протяжным «бе-е». Это уже не милые овечки, белые и пушистые. А зверюги с костистыми мордами, глазами навыкате, облезлой шерстью и спекшимися под хвостом испражнениями.

– Скажите, – обращается к пастуху Томаш, – а что вы думаете о животных?

Пастух снова мельком глядит на него и в этот раз уже открывает рот.

– О каких еще животных?

– Ну, хотя бы об этих, – отвечает Томаш. – Что вы думаете о ваших овцах?

Наконец мужичок говорит:

– Они жизнь моя.

Томаш на мгновение задумывается.

– Так-так, ваша жизнь. Что ж, глубокое замечание. Не будь у вас овец, вам не на что было бы жить, вы бы умерли. Такая зависимость создает своего рода равенство, верно? Не самостоятельность, а общность. Вы с вашими овцами сидите на разных концах качелей, а где-то между вами находится точка опоры. Вам приходится держать равновесие. И в этом смысле мы не лучше, чем они.

Мужичок помалкивает в ответ. Тут Томаша охватывает нестерпимый зуд. Теперь чешется все тело.

– Простите, у меня там неотложное дело, – говорит он и вдоль подножки пробирается к задку автомобиля.

Через широкое заднее окно ему хорошо виден затылок пастуха в кабине. Корчась и извиваясь на заднем диване, Томаш сражается с чесоткой, силясь выскрести ногтями своих мучителей-паразитов. Какое счастье! Пастух и не думает оборачиваться.

Чтобы уберечься от дождя, Томаш завешивает одеялом разбитое вдребезги дверное окно, захлопывает дверь и таким образом закрепляет одеяло на дверной раме. Дождь начинает монотонно барабанить по крыше. Среди сваленного в кучу снаряжения он расчищает себе местечко на кожаном диване, укрывается другим одеялом и сворачивается клубком…

Он пробуждается внезапно. И понятия не имеет, сколько проспал – пять минут или пятьдесят пять. Дождь не унимается. Но пастуха простыл и след. Всматриваясь в исполосованное струями дождя окно машины, Томаш различает впереди на дороге окутанную дымкой серую массу – отару овец. Он открывает дверь салона и встает на подножку. Пастух бредет посреди отары – кажется, будто он парит в облаке. Собачонка семенит рядом, как прежде, но ее лая Томаш не слышит. Отара движется по дороге, затем сворачивает к обочине – на тропинку, уходящую в поле.

Сквозь пелену дождя Томаш наблюдает, как отара становится все меньше и меньше. Перед тем как скрыться за холмом, пастух, похожий теперь на черное пятнышко, останавливается и оборачивается назад. Может, недосчитался овцы? Или оглядывается на него? Томаш машет что есть силы. Трудно сказать, заметил ли мужичок его прощальный жест. Черное пятнышко исчезает из глаз.

Он возвращается в водительскую кабину. Там, на пассажирском сиденье лежит какой-то сверточек. В тряпицу завернуты ломоть хлеба, шмат белого сыра и крохотный запечатанный горшочек меда. Рождественский подарок? А когда же у нас Рождество, если точно? Уже четыре дня как прошло? Томашу ясно: он теряет счет дням. Во всяком случае, со стороны пастуха это очень любезно. Он тронут. И берется за еду. Пальчики оближешь! Он не может вспомнить, доводилось ли ему когда-нибудь есть такой вкусный хлеб, такой ароматный сыр, такой бесподобный мед.

Дождь перестает, и небо проясняется. В ожидании, когда просохнет зимняя дорога, он смазывает машину капелькой-другой масла. И затем с нетерпением трогается в путь. На въезде в городишко Ареш он останавливается и дальше идет пешком. И сразу же натыкается на самую настоящую аптеку.

– Я беру весь запас. У меня лошадей вши просто заели, – уведомляет он человека за стойкой, едва тот приносит уже привычную бутылочку лигроина.

– Вам бы спросить у Иполиту, нашего кузнеца, – советует аптекарь.

– А он-то тут при чем?

– Лошади – его забота, в том числе зараженные вшами, я так думаю. А что у вас с ногами?

– Ногами?

– Да. Что с ними?

– С ногами у меня все в порядке. А что с ними может быть не так?

– Я следил за вашей походкой.

– Ноги у меня вполне здоровы.

Передвигаясь дальше по городку спиной вперед на вполне здоровых ногах, Томаш находит кузницу Иполиту в конце узкой улочки. И, к вящему своему удивлению, обнаруживает, что у кузнеца имеется большущая бочка лигроина. Радости Томаша нет предела. Этого хватит, чтобы не только вдосталь напоить автомобиль топливом, но и облегчить его, Томаша, телесные муки.

– Дражайший, я беру все. А то у меня дюжина лошадок, и все вконец завшивели.

– О, так для лошадей эта зараза не годится. От нее им будет только вред. Уж больно дерет кожу. Вам бы специальный порошок, да смешать с водой.

– Тогда зачем вам столько лигроина? Для чего?

– Для автомобилей. Это такие новенькие механические штуковины.

– Прекрасно! У меня тоже есть такая, и у нее, кстати, просто волчий аппетит.

– Что же вы сразу не сказали? – оживляется простак-кузнец.

– Про лошадок я это так, к слову. Бедняжки.

Кузнец Иполиту сочувствует беде, приключившейся с дюжиной лошадок Томаша, и принимается участливо, пространно и обстоятельно объяснять, как смешивать противовшивый порошок с теплой водой и с каким тщанием смазывать им все части лошадиного тела, после чего надобно обождать, когда он высохнет, потом бережно счистить его щеткой, а лошадок вычесать скребницей. Дело это не скорое, но лошади заслуживают самого заботливого обхождения.

– Приводите ваших лошадок, я вам подсоблю, – прибавляет Иполиту в порыве неравнодушия к лошадям.

– Я не из местных. Здесь у меня только автомобиль.

– Выходит, вы проделали неблизкий путь ради снадобья для своих лошадок. Но такой порошок и у меня есть. Их у вас дюжина, говорите? Стало быть, шесть банок сгодятся вполне, а лучше восемь, для верности. Щетки-чесалки и скребницы тоже имеются. Первоклассные.

– Благодарю. Вы даже не знаете, как меня выручили. А лигроином, скажите, вы давно торгуете?

– Ну, где-то с полгода.

– И как идет дело?

– Вы первый мой покупатель. Сам-то я ни разу в жизни не видал автомобиля. Но, говорят, за такими каретами будущее. А я толк в торговле знаю. Собаку съел на этом деле. Тут главное что – поспевать за сегодняшним днем. Ведь старье никому даром не нужно. О товаре надобно трубить первым, выставляя его всем напоказ. Только так и можно загнать рынок в угол.

– Как же вы приволокли сюда такую здоровенную бочку?

– В почтовой карете.

При упоминании этого словосочетания у Томаша аж сердце подскочило.

– Только знаете, – прибавляет Иполиту, – я им не сказал, что это для автомобилей. Сказал, это, мол, для вшивых лошадей. А то эти почтовые возницы поднимают автомобили на смех.