Селеста Инг - Все, чего я не сказала

Школьный рюкзак привалился к столу – полиция так и оставила, осмотрев спальню, – и Мэрилин подволакивает его к себе, кладет на колени. Рюкзак пахнет ластиками, карандашными опилками, мятной жвачкой – драгоценные, школьные, девчачьи запахи. Прижимаясь к Мэрилин, учебники и папки в холщовой обертке шевелятся, точно кости под кожей. Мэрилин обнимает рюкзак, набрасывает лямки на плечи, и рюкзак всей своей тяжестью обнимает ее в ответ.

А затем из полуоткрытого переднего кармана на молнии вспышкой сигналит что-то красно-белое. Под пеналом и пачкой карточек для записей в подкладке разрез. Небольшая дырочка, занятые полицейские могли и пропустить, даже зоркому материнскому глазу ее видеть не полагалось. Мэрилин втискивает руку внутрь и извлекает на свет пачку «Мальборо». А под ней кое-что еще: открытая коробка презервативов.

Мэрилин роняет то и другое, будто змею достала, и с грохотом спихивает рюкзак с коленей. Наверняка чужие, думает она, не Лидии же. Ее Лидия не курила. А что до презервативов…

Уговорить себя как-то не удается. В первый день полицейские спросили: «А мальчик у Лидии есть?» – и Мэрилин ответила без запинки: «Ей едва шестнадцать исполнилось». А теперь смотрит на две коробочки в гамаке юбки, и абрис дочериной жизни – прежде такой четкий, такой ясный – расплывается. Голова идет кругом; Мэрилин виском прислоняется к столу. Она выяснит все, чего не знает. Будет искать, пока не поймет, как такое могло случиться, пока не постигнет свою дочь целиком.

Нэт и Ханна садятся на траве у озера и, надеясь на некое озарение, молча глядят на воду. В нормальный летний день с полдюжины ребятишек бултыхались бы в воде и прыгали с причала, но сегодня тут безлюдно. Может, думает Нэт, теперь дети боятся плавать. Что происходит с телами в воде? Растворяются, как таблетки? Неизвестно, и сейчас, взвешивая версии, Нэт рад, что отец никому не дал смотреть на тело Лидии.

Нэт оглядывает озеро. Пусть время утекает. Лишь когда Ханна выпрямляется и кому-то машет, Нэт выныривает из забытья и не сразу фокусирует взгляд на улице. Джек в выцветшей голубой футболке и джинсах возвращается с выпускной церемонии, перекинув мантию через локоть, – можно подумать, день как день на дворе. Нэт не видел Джека с похорон, хотя пару-тройку раз в сутки поглядывал на его дом. Джек замечает Нэта и меняется в лице. Поспешно отворачивается, делает вид, будто их не видит, и ускоряет шаг. Нэт рывком вскакивает.

– Ты куда?

– С Джеком потолковать.

Сказать по правде, Нэт не знает, что будет делать. Он никогда не дрался – он худосочнее и ниже почти всех одноклассников, – но смутно воображает, как хватает Джека за грудки и прижимает к стенке, как Джек внезапно кается. «Это я во всем виноват – я ее заманил, я ее уломал, я ее соблазнил, я ее разочаровал». Ханна тоже вскакивает и хватает Нэта за запястье:

– Не надо.

– Это все из-за него, – говорит Нэт. – Пока не появился он , она среди ночи гулять не ходила.

Ханна тянет его к земле, Нэт опускается на колени, а Джек почти трусцой добирается до поворота в тупик, и синяя мантия трепещет у него в кильватере. Джек оборачивается через плечо, и сомнений нет: страх в ссутуленных плечах, страх во взгляде, что стреляет в Нэта – и мигом в сторону. Джек исчезает за углом. Вот-вот взбежит на крыльцо, откроет дверь, и тогда его не достать. Нэт вырывается, но Ханна впилась ему в кожу ногтями. Ты подумай, какой сильный ребенок.

– Отвянь…

Оба падают на траву, и Ханна наконец разжимает хватку. Нэт медленно садится, пытается отдышаться. Джек уже укрылся в доме. Ни за что не откроет, даже если позвонить, забарабанить в дверь.

– Ты что, спятила?

Ханна одной рукой вычесывает палый листик из волос.

– Не надо с ним драться. Ну пожалуйста.

– Да ты совсем того. – Нэт трет запястье – от Ханниных ногтей осталось пять красных отметин. Одна кровоточит. – Господи боже. Я просто поговорить хотел.

– Чего ты на него злишься?

Нэт вздыхает:

– Ты же видела его на похоронах. Какой он был странный. И сейчас тоже. По-моему, боится, как бы я чего не узнал. – И вполголоса: – Я знаю, что он замешан. Я нутром чую. – Нэт кулаком растирает грудь, прямо под горлом, и мысли, прежде лишенные голоса, с боем вырываются наружу. – Знаешь, в детстве Лидия как-то раз упала в озеро, – произносит он, и пальцы у него подрагивают, точно он произнес запретное.

– Я не помню, – говорит Ханна.

– Ты еще не родилась. Мне было всего семь.

К его удивлению, Ханна подползает ближе. Легко кладет ладонь ему на руку, где поцарапала, прислоняется к нему головой. Она раньше не смела садиться так близко; и Нэт, и Лидия, и мать, и отец сразу дергали плечом или шугали. Ханна, я занята. У меня дела вообще-то. Оставь меня в покое . На сей раз – и Ханна затаивает дыхание – Нэт не отодвигается. Не говорит больше ничего, но по ее молчанию понимает, что она слушает.

Лето, когда Лидия упала в озеро, лето, когда пропала Мэрилин, – все старались его забыть. О нем не говорили, о нем не упоминали даже. Но оно не уходило, как дурной запах. Пропитало их так глубоко, что не выполощешь.

Каждое утро Джеймс звонил в полицию. Нужны другие фотографии Мэрилин? Может, еще что-нибудь рассказать? Позвонить еще кому-нибудь? Через две недели, в середине мая, следователь деликатно сказал:

– Мистер Ли, мы очень ценим вашу помощь. И мы ищем машину. Но я ничего не обещаю. Ваша жена взяла одежду. Упаковала чемоданы. Забрала ключи. – Фиск уже тогда не любил внушать ложные надежды. – Порой такое бывает. Порой люди просто слишком разные. – Не произнес вслух «неравный», «межрасовый» и «мезальянс», но это и не требовалось. Джеймс все равно расслышал и даже десять лет спустя прекрасно помнил Фиска.

Детям он сказал:

– Полиция ищет. Ее найдут. Она скоро вернется домой.

Лидия и Нэт запомнили так: шли недели, а ее все не было . На переменах другие дети шептались, а учителя смотрели жалостно, и оба вздохнули с облегчением, когда наконец наступили каникулы. После этого отец не выходил из кабинета, а им разрешал дни напролет смотреть телевизор – от «Могучей мыши» и «Суперпса» по утрам до «У меня есть секрет» [17]поздно ночью. Как-то раз Лидия спросила отца, что он делает в кабинете, а Джеймс вздохнул и ответил:

– Да дурака валяю.

Лидия вообразила, как отец катает по полу какого-то дурака, подталкивает его резиновыми тапочками, чтоб не больно, – пум, пум, пум.

– Это значит, он книжки читает и всякое такое, дура, – сказал Нэт, и резиновые тапочки обернулись нормальными отцовскими ботинками с истрепанными шнурками.

А на самом деле Джеймс каждое утро делал вот что: вынимал из кармана конвертик. В первый вечер, когда полицейские ушли, забрав фотокарточку Мэрилин и заверив, что сделают все возможное, а Джеймс унес детей из гостиной и уложил по кроватям прямо в одежде, в спальне он заметил бумажные клочки в корзине. Один за другим выудил их из мешанины ватных шариков, старых газет, одноразовых платков с отпечатками напомаженного поцелуя. Сложил их на кухонном столе, совместил драные края. Я задумывала другую жизнь, но все сложилось не так, как я хотела . Нижняя половина листа пустовала, но Джеймс усердствовал, пока не сложил все клочки. Она даже подписи не поставила.